Право на выбор

Двери автобуса наконец-то открылись…
Алька, намаявшись в тряске и духоте, проклинала все на свете, особенно тех, кто, судорожно хватая детей и чемоданы, перся на отдых в прокаленную и загаженную в разгар сезона Ялту. Сама она не согласилась бы отдыхать здесь ни за какие коврижки. Ну, скажите, разве это отдых — тащиться через весь город на пляж, и ладно бы, если там было бы хорошо, так нет — хочешь купаться как белый человек, поезжай еще дальше, в Ливадию. Правда, сейчас Алька готова была броситься в воду хоть с портового причала, но и он был далеко. Пришлось ограничить потребности изможденного тела мороженым и минералкой.
С одной стороны, ей, конечно, хотелось погулять, съездить на экскурсию, но день был выбран явно неудачно. Ни единой тучки на бледном выцветшем небе, ни дуновения ветерка. Только висит злой насмешкой в ялтинской чаше смог, будто в Москве им не надышались, и плывет, размазывая очертания, воздух над раскаленным асфальтом. Машины, суета, все хватают за руки, предлагают квартиру, будто не видят, что девушка одна, с пустым рюкзаком. Ах, да, и загоревшая до состояния мулата…
Посидев некоторое время в тени деревьев, Алька почувствовала, что способность соображать, пропавшая было от жары, более или менее возвращается. Может, сначала доехать до моря (благо, вот он, автовокзал) или сразу махнуть (мысль об этом показалась вначале отвратительной) до Симеиза, а затем, примазавшись к какой-нибудь тургруппе, подняться на Ай-Петри? Там будет хорошо, холодно. Но совершенно не хотелось шевелиться, как не крути, все было лень.
«Наверное, нужно найти стимул, — подумала Алька, прицеливаясь опустевшей бутылкой в урну, — еще одно мороженое или сок». Палатка с мороженым стояла почти у троллейбусных касс, на солнцепеке. Очередь была совсем небольшая, и, уже пристраиваясь в ее хвост, Алька обратила внимание на сидящего на остановке мужчину с яркой спортивной сумкой. Взгляд упал именно на нее: яркие, анилиновые краски закручивались умопомрачительным узором, и, если приглядеться получше, складывались в слово «Найк». Обладатель этого шедевра дизайнерской мысли ничем больше не выделялся из окружавших его людей: короткая стрижка русых волос, темное пятно солнцезащитных очков на лице, сухощавая, обманчиво тонкая фигура в светлой одежде. А потом мужчина снял очки, пытаясь протереть стекла. Лицо показалось странно знакомым. Такое иногда случается: видишь перед собой первый раз в жизни человека, а кажется — вы уже где-то встречались. Но этого мужчину она все-таки знала, хотя с момента их последней встречи он сильно изменился. Хотя прошедшие годы могло случиться всякое. Некоторое время Алька постояла, раздумывая, а потом решительным шагом направилась к скамейкам.
— Тимошин, Миша… — негромко окликнула она. Ну, кто знает, а вдруг ошиблась? Они не общались уже давно, с восьмого класса. Кажется, он после школы отучился в путяге, говорят, женился. А может, и врут… С однокашников станется, им бы всегда кого-нибудь женить. Алька улыбнулась, вспоминая последний вечер встречи выпускников, на который соизволила явиться года два назад.
Мужчина удивленно начал оглядываться вокруг. «Не ошиблась», — удовлетворенно подумала Алька, оживая. Ну хоть одно знакомое лицо в чужом городе.
— Мишка, привет! — Она помахала рукой, и, улыбаясь, направляясь в нему. Узнать ее тоже было не легко, учитывая, что в школе она была деятельным толстиком, совершенно ничего общего не имеющим с нею сегодняшней — поджарой теткой в потертых шортах и голопузой маечке.
— Алла, ты? — Мужчина приподнялся со скамейки, делая шаг навстречу и недоверчиво рассматривая девушку. — А тебя совсем не узнать! Ты же стала просто фотомодель!
— Ага, фотомодель на отдыхе. Инкогнито, — радостно выпалила Алька. — Совсем не ожидала встретить никого из знакомых. Ты отдыхать едешь? Куда?
— Да нет, — как-то устало проговорил бывший одноклассник, и улыбка стерлась с его лица, — уже наотдыхался, уезжаю.
— Чего-то по тебе не заметно. Скоро твой троллейбус?
— Не знаю, я еще билеты не купил.
Девушка сочувственно покачала головой, одновременно чувствуя внутреннее напряжение мужчины. С ним явно было что-то не так, и к тому же глаза тоскливые, как у бродячей дворняги.
— Если еще не определился, может по мороженому? За встречу…
Михаил рассмеялся.
— Ну это надо, я тут недавно фотографии наши школьные перебирал, вспоминал тебя, ведь ты у нас была заводилой… Кто любил снимать всех врасплох, а потом увековечивать в стенгазете?
— Между прочим, с твоей помощью… Фотоаппарат, если помнишь, был твой. — Алька скорчила страшную рожу, критически оценивая мужчину. — Да ладно. Только что-то ты мрачноват нынче… Море слишком теплое?
— Нет, женщины больно вредные… — съязвил мужчина. — И приставучие.
— На что намекаете, сударь? Оскорбление смывается только кровью! — и Алька отпрыгнула в сторону, принимая нелепо-картинную позу мушкетера, салютуя воображаемой шпагой. Немного мешал болтающийся сзади пустой рюкзак, в припадке бурной фантазии напоминающий плащ. «Интересно, — скользнула коротенькая мысль, — поведется или как?» Главное было не умереть со смеха, глядя, как округлились глаза у одноклассника, и как среагировали на ее выходку окружающие, явно перегруженные мыслями об отдыхе. — Или вы разучились драться?
— Никак нет. — Он некоторое время растерянно смотрел на девушку, что-то вспоминая, а потом неожиданно резко шагнул вперед, грозно сводя брови, и рыкнув басом: — Так кто обидел вас, судар-рыня? Подлец умр-рет, не увидев р-рассвета.
И тут Алька не выдержала, расхохотавшись до слез. Они еще долго не могли остановиться. Смешинка, попавшая в рот, оказалась мало того, что заразной, так еще и прилипчивой. И едва один переставал смеяться, пронимало другого. Алька в изнеможении плюхнулась на скамейку, искоса поглядывая на сидящих вокруг. Их стало явно меньше. Сидящая неподалеку молодая женщина, правда, тихонько посмеивалась, прикрываясь газетой, да еще с интересом поглядывал на смешливую парочку какой-то бородатый альпинист, обремененный непомерных размеров рюкзаком.
— Ты откуда здесь взялась? Отдыхаешь? — наконец спросил Михаил, усаживаясь рядом.
— Издеваешься? Я что, похожа на сумасшедшую: ехать из города в город? Мы люди простые, мы с гор…
— Это как?
— А то, что живу я себе скромненько у дяди Юры, в заповеднике. Одичала, в город одну меня боятся отпускать, вдруг покусаю кого зазря. Город, он, понимаешь, полон соблазнов… а денег кот наплакал. Улавливаешь мысль? — Алька зловеще покосилась на мирных сограждан, словно выискивая жертву. — Хочешь в долю?
— Спрашиваешь! — Ее одноклассник, похоже, принял правила игры. Наверное, так оно было проще. Они совсем недавно, лет так двенадцать назад, окончили восьмой класс, и ничего еще существенно важного в их жизни не произошло. Ну а о чем тогда рассказывать? Гораздо интереснее дурачиться и не рассуждать. — Так с кого начнем?
— Какой бестолковый, — сокрушенно покачала головой девушка, — не с кого, а с чего. С моря. Я, например, за месяц всего три раза купалась! Не то, что некоторые… отдыхающие.
— А я целых пару раз, — гордо заявил Михаил, — но пока к морю протолкнешься, плавать разучишься.
— Это где тебя так отдыхать угораздило?
— В Гурзуфе, в пансионате, так сказать…
Прогулка по тенистой Московской улице оказалась далеко не такая унылая, как предполагала Алька вначале. Михаил оказался чудесным собеседником, легко перескакивающим с интонации на интонацию, от смешного переходя к серьезному, и тут же рассказывая по случаю вспомнившийся анекдот. Некоторая натянутость, вполне объяснимая внезапностью встречи, бесследно исчезла. Михаил, заметила Алька, почти с радостью кинул свои вещи в камеру хранения, явно меняя свои первоначальные планы. Что ж, гулять, так гулять, а троллейбусы и такси ходят и ночью. Впрочем, и ей самой, уже порядком уставшей от одиночества и отсутствия друзей, хотелось общения.
На бульваре у моря было шумно, грохотала музыка, и они быстро свернули в переулки. Не сказать, что в них было тише, но морально оказывалось приятнее.
— Прокатимся? — предложил Михаил, когда они дошли до канатки на Дарсан. — Может быть, там найдется какое-нибудь кафе, а то я голодный, как тигр.
— Я, пожалуй, тоже не откажусь от мороженого и сока, — согласилась Алька, недоумевая: за время их короткой прогулки они прошли уже мимо десятка чревоугодных заведений, правда, ни в одно из них она сама заходить бы не захотела.
Странное чувство охватило ее, когда они вскочили в кабинку фуникулера, и медленно заскользили вверх. Под ними проплывали дороги, башенные часы, церковь, кролик и куры, притаившиеся под листьями пальм, и это казалось сном. «Странно, — подумала она. — Я каталась здесь, но обычно ничего не задевало меня. А сейчас меня окружает совершенно нереальный мир».
Море расцвечивалось разноцветными полосами течений, свивающихся в спирали, и тонущих в дымке горизонта. Легкое марево висело в воздухе, и, стирая грань, небо сливалось с водой. Город остался внизу, его шум затих. В кафе было малолюдно, наверное, основная масса людей еще валялась на пляжах, и это было как нельзя кстати. Тихо играла музыка, создавая уютный фон.
Алька выбрала самый крайний на балконе столик под оранжевым зонтом, сидя под которым можно было наслаждаться видом моря. Подул слабый ветерок, и некоторое время они просто молчали, ожидая, когда официантка принесет еду. Торопиться было некуда.
— Знаешь, — внезапно сказал Михаил, глядя куда-то мимо, — это так неожиданно. И пожалуй, очень здорово, что мы встретились. Я действительно вспоминал тебя совсем недавно. А чем ты сейчас занимаешься? Раньше ты хотела стать журналистом.
Сделав из стакана глоток апельсиново-солнечного сока, Алька улыбнулась.
— Мне повезло, и я им не стала. Теперь и думать об этом смешно. Окончила истфак МГУ. На сегодня — свободный художник, работаю по договорам с издательствами, перевожу книги. Иногда подрабатываю на выставках и презентациях. А ты?
— Что я, — Михаил развел руками, — работаю в столярной мастерской: изготовление мебели на заказ, индивидуальные проекты, капризы заказчиков. Работу свою люблю, особенно, когда нужно делать что-нибудь оригинальное.
— И ты можешь сделать что угодно? — оживилась Алька, глаза ее разгорелись.
— Не все, наверное, но многое. А тебе что-то надо?
— Посмотрим, — уклончиво сказала девушка, — как получится.
— Ну, думай, я вообще-то добрый, — пожал плечами Михаил, явно привыкший к тому, что все его знакомые сразу начинают чего-то просить. Кажется, он хотел сказать что-то еще, но передумал.
— Слушая, Миш, — нарушила повисающую паузу Алька, — а куда мы с тобой дальше отправимся? Когда я сюда приехала, я совершенно не знала, чего хочу. Может, ты придумаешь?
Это была грубая лесть, Алька привыкла без колебания выбирать направление и действовать, но сейчас ей показалось важным выбить своего одноклассника из какого-то нехорошего состояния, в котором он пребывал. Решать чужие проблемы — увольте, а вот поднять настроение попробовать можно. Михаил задумался.
— Ну, — нерешительно начал он, — я вообще-то в Ялте не был ни разу. Это ты у нас абориген Крыма, осенью приходивший в школу черней головешки и расписывающий райский уголок на черноморском побережье. Только, кажется, ты тогда была поближе к морю…
— Была, — усмехнулась Алька, — полчаса вниз по козьей тропке. Юрик тогда работал в оранжереях. Но, все-таки, куда нынче-то пойдем?
— Давай искупаемся, а потом, на мокрую голову, может, чего придумаем. Только где отмокать будем, сударыня?
Сударыня тяжело вздохнула, всем своим видом выражая тоску.
— Здесь, конечно, совсем не зона отдыха, а до Ливадии тащиться по жаре попахивает авантюрой. Я намеревалась купаться за парком, на окраине города.
— Тогда, может, пойдем? — мужчина огляделся, ища кого-нибудь из обслуги. Последняя в кокетливом пестром сарафане и накрахмаленном переднике не замедлила появиться. Отклонив Алькин протест, Михаил расплатился за завтрак, и вскоре они достаточно бодро зашагали в сторону моря.
Пловцом, надо сказать, Алька оказалась неважным, в отличие от своего одноклассника. Тот просто наматывал круги, в то время как девушка предпочитала нырять, изредка доставая со дна мелкие камушки и обрывки водорослей, которые немедленно летели в его сторону. Подобная игра явно нравилась, и вылезать из воды они не торопились. Да и берег, забитый загорающим народом, особого энтузиазма не вызывал.
— А дальше? — промахнувшись мимо Мишкиной головы выловленной медузой и обиженно фыркнув, спросила Алька. — Что мы будем делать дальше?
— Не знаю, — блаженно сказал Михаил, вытягиваясь на воде. — Если прекратишь швыряться в меня всякой гадостью, я не утоплю тебя и просто счастливо утону сам, заснув.
— Ничего подобного, — возмутилась девушка, потихоньку подплывая поближе, — утонуть тебе не дадут спасатели, они и так нас уже с тобой пасут, мы же почти выплыли за буйки. А во-вторых, ты просто рано или поздно обгоришь, и этого я допустить не намерена. Так что скоро придется вылезать.
Ей все-таки удалось приблизиться почти незаметно, но делать какую-либо пакость, задуманную раньше, она не стала, заглянув в лицо Михаилу. Он лежал, закрыв глаза и качаясь на волнах. Наверное, если не тормошить, так и впрямь можно было заснуть. Алька тихонько коснулась его руки, и слегка плеснула на грудь водой.
— Эй, с тобой все нормально?
— Да, — через паузу произнес Михаил, и еще немного подумав, добавил. — Сегодня с утра я поругался с женой, собрал вещи и отправился домой. Я был совершенно точно уверен, что с морем уже распрощался. Но все гораздо интереснее, и мне не хочу уезжать отсюда.
— На побережье немало хороших уголков, — добавила Алька, про себя подумав, что все на самом деле банально и просто: семейная драма на фоне розовых кустов. Обычно вслед за этим следовали взаимные измены, упреки и примирения. Но чтоб развернуться и поехать домой? Отпуск — дело святое.
— Да, так я и сделаю, — подытожил мужчина, — но можно я пока понадоедаю тебе своим обществом?
— Попробуй, — засмеялась Алька, резко уходя вниз и увлекая Мишку за собой. Не ожидавший такого, он хлебнул воды и отчаянно забарахтался. Но так просто уйти от справедливого возмездия не удалось: едва она вынырнула на поверхность, глотая воздух, как была скручена и довольно невежливым образом транспортирована к берегу, несмотря на все свое отчаянное сопротивление. Михаил оказывался к тому же еще и гораздо более сильным, нежели девушка предполагала.
Почти полдня они проболтались по парку, посидели в паре кафе, говоря о всякой ерунде, вспоминая общих знакомых и школу. Михаил не интересовался Алькиной жизнью, и это ее вполне устраивало. Она не спрашивала его, он не задавал вопросов ей. Хотя, быть может, это чуть-чуть и обижало. С другой стороны, им было не до того — все, что касалось их взаимного прошлого, казалось безумно интересным, чем-то напоминая разглядывание старых фотографий. Альке чудилось, что они удивительно близки, что их мысли схожи, им нравятся и досаждают одни и те же вещи. Например, их отношение к одноклассникам оказалось сходным. Все это затягивало, и мысль о скором расставании тяготила девушку. Удивительно, но всего лишь за несколько часов она привыкла к человеку, и ей было жаль расставаться с ним.
— Ты уже решил, куда ты отправишься? — поинтересовалась Алька, понимая, что скоро опять станет скучно. Ей необходимо возвращаться домой, и до отхода ее автобуса было всего полтора часа, учитывая, что посещение продуктовых магазинов было обязательным пунктом поездки в Ялту.
— Нет. Денег у меня достаточно, даже если мне приспичит пожить здесь, — Михаил поглядел на витые балкончики старого милого особнячка, под которыми они в тот момент проходили. — Дело в другом. Наверное, я не умею отдыхать. Мне бы в тишину и покой, и, еще, чтобы людей поблизости не было. С тобой мне здесь было очень хорошо, действительно хорошо. Я тебе благодарен за этот день. Я погулял по Ялте, накупался в море, посидел в кафе с хорошенькой девушкой. А теперь я лучше вернусь домой, отключу телефон и залягу с книгой на диван.
Алька удивленно посмотрела на своего одноклассника. Такого она не ожидала. Нет, конечно, можно быть сколь угодно примерным мужем, но отказать себе в отдыхе, когда ты уже почти у цели своего путешествия? «Да плюнь ты на свою жену! — хотелось сказать ей, — сегодня поругались, завтра помиритесь. И, вообще, ты мне нравишься». Но вслух она произнесла совсем другое.
— Знаешь, — совершенно елейным голоском пропела девушка, — может тебе стоит все-таки подумать о себе? Сделать то, чего действительно хочется? И если ты и впрямь уверен, что тебе необходимо домой, тогда не раздумывай, бери билет и уезжай. Но если ты колеблешься, хочется чего-то другого, откинь предрассудки. Я не знаю, правда, могу ли я тебе хоть чем-то помочь…
Михаил молчал, но Альке казалось, что ему плохо. Ему тоже не хотелось никуда уезжать, но таковы были правила игры. А нарушать он их не умел. И тогда Алька, внутренне зажмурившись от собственной наглости, предложила: «А хочешь, поехали со мной?»
— Смеешься?
— Нет. Места хватит. Только это далеко и очень тихо. Настолько, что иногда хочется выть от тоски.
— Согласен, — выдохнул Михаил, боясь, что Алла передумает и удивительный день окончится. Наверное, он тоже не ожидал такой поспешной решительности, и все вышло совершенно спонтанно.
— Тогда ноги в руки, у нас тобой чуть больше часа, чтобы купить продуктов на неделю и добежать до автовокзала. Мой автобус ходит всего два раза в день.

***

Костер почти догорел, но Альке совершенно не хотелось спать. Она кинула еще несколько веточек, и, глядя на занимающееся пламя, тихо замурлыкала себе под нос стихи.
Костер мой догорал на берегу пустыни,
Шуршали шелесты струистого стекла.
И горькая душа тоскующей полыни
В истомной мгле качалась и текла.
Михаил ушел в дом почти час назад, засыпая на ходу. Наверное, в этом были виноваты и долгая дорога, и непомерно большие и вкусные шашлыки, и двухлитровая бутылка домашнего вина.
Странное возбуждение овладело Алькой с того самого момента, когда они вдвоем втиснулись в рейсовый автобус. Вдвоем. Всю дорогу девушка пыталась понять: как это случилось, что она пригласила Михаила с собой, а он не отказался. Такого случиться не могло, но ее завораживали именно такие ситуации, когда весь мир внезапно переворачивался, становясь на голову, и вся планируемая жизнь нарушалась. В эти моменты появлялись странные люди, случались необыкновенные истории. Или сбывались несбыточные желания. Например, посидеть среди близких тебе людей в горах, любуясь на звезды, вдыхая чистый прохладный воздух, поговорить о том, что будоражит душу, подталкивая к раздумьям о мироздании.
Алька налила себе в пластиковый стаканчик еще немного вина, поднесла к губам, но затем, передумав, плеснула чуть-чуть терпкого напитка в костер. Тот затрещал, но вовсе не обиженно, даже наоборот.
Дитя ночей призывных и пытливых,
Я сам — твои глаза, раскрытые в ночи
К сиянью древних звезд, таких же сиротливых,
Простерших в темноту зовущие лучи.
Ритм стиха зачаровывал. Не сказать, чтобы Алька особенно увлекалась поэзией. По складу характера ей больше нравились короткие и емкие японские танка, выхватывающие мгновения из течения жизни. Они были картинками, застывшими эпизодами. Но в Крыму, все равно где — в горах или у моря, в памяти всплывали строки Волошина, и избавиться от них было невозможно, это были не стихи, а заклинания.
Я — сам уста твои, безгласные как камень!
Я тоже изнемог в оковах немоты.
Я свет потухших солнц, я слов застывших пламень
Незрячий и немой, бескрылый, как и ты.
Алька протянула руки над костром, и жар коснулся ее ладоней. Наверное, подумала она, все пьяные люди склонны к сентиментальности, их чувства обостряются. Мишка, например, захмелев, достаточно красивым низким голосом запел. Тогда что-то сдвинулось в Алькиной душе, заставив резче ощутить запахи и краски. На черном бархате небес горели огромные блистающие звезды, ночная прохлада сочилась запахом хвои и первобытно пылал огонь, а рядом с ним сидели единственные во всем мире мужчина и женщина. Нахлынувшее ощущение показалось очень значительным.
О, мать-невольница! На грудь твоей пустыни
Склоняюсь я в полночной тишине…
И горький дым костра, и горький дух полыни,
И горечь волн — останутся во мне.
Захватывали Альку и воспоминания прошедшего дня. Когда они миновали дачный поселок, лениво ползущий по склонам горы, и по разбитой экскурсионными автобусами дороге добрались до первого экологического поста, сил почти не осталось. Пришлось заглянуть к бравым сторожам и напроситься на кружку чая. Виталий Самойлович, старший смены, а также близкий друг и собутыльник дяди Юры, удивленно уставился на Михаила.
— Кто таков?
— Друг детства, — рассмеялась Алька, догадываясь, что завтра, или, в крайнем случае, послезавтра стоит ждать визита дорогого родственничка. — Я, между прочим, вам купила печенье, какое заказывали…
Пока посидели, попили чаю, выяснили, что Виталий Самойлович сегодня при транспорте, и даже готов путешественников подвезти почти до Алькиного обиталища — одной из сторожек, разбросанных по всему заповеднику. Почти — это не доезжая метров триста. И все это время Алька чувствовала на себе пристальный взгляд Михаила. О чем он себе думает?
Когда они все-таки добрались до маленького домика и разобрали вещи, стемнело. Михаил отправился готовить шашлык, а Алька, прибравшись на скорую руку, соорудила вторую кровать, точнее — лежанку на полу. Занятая работой по дому, она удивлялась своей беспечности: с чего она взяла, что в крохотной каморке запросто поместятся несколько человек, как предполагалось первоначально. И уже позже, при свете костра, разделенные огненным барьером, они разговорились.
— А почему ты здесь одна?
— Так случилось. Вообще-то, я собиралась сюда с друзьями. Мы думали здесь позаниматься. Но у Шурки накануне отъезда мать попала в больницу с сердечным приступом, а Стас оказался погребен под совершенно неотложными делами. Наверное, можно было перенести отпуск, но я не захотела. «Мужик что бык, втемяшится в башку какая блажь» — это про меня. Сначала я наслаждалась покоем: горы, звезды, лес. Потом стало тоскливо. Честно говоря, я даже подумывала уехать, но тоже как-то неактивно. А потом, с другой стороны, мне здесь место нравится.
— Тишина потрясающая… Не то, что в Гурзуфе. Мы со Светкой, моей женой, решили махнуть на море — надо же детей выгулять. Тем более, Светкин отец нам путевки профсоюзные достал. Да и я года два уже не отдыхал. Собрались, приехали. Только тошно мне там стало, сил нет. А Светку, как назло, тянет со мной общаться, объяснять мне, как я неправильно живу. Видите ли, у меня биополе маленькое, и пространство вокруг меня искаженное…
— Она чего, экстрасенс?
— Почти. У меня друг есть, а его сестра, Ксюша, начала заниматься рефлексотерапией. Мне это стало жутко интересно, к тому же было что полечить. В общем, напросился я к ней на прием. Раз пришел, два… Потом стал у нее засиживаться по вечерам, много говорили. Она тогда мне рамку сунула в руки, а та как завертится. Интересно было. А дома я все Светке пересказывал, и заразил ее этим всем настолько, что еще через полгода она пошла учиться в «Новый акрополь». А потом крыша-то у нее и поехала.
— Тяжелый случай. Но, может, не все так уж и безнадежно? — сочувственно покачала головой Алька. Подобные экзальтированные особы, с которыми приходилось иногда сталкиваться, ничего, кроме легкого раздражения и недоумения — какого хрена? — не вызывали.
— Не знаю. Она теперь у какого-то известного колдуна в ученицах ходит.
— А у кого?
— Светка не говорит. Ходит, гордая, но молчит: обиделась, что я ее советам не следую.
— Да плюнь ты. Лучше поживи, как тебе хочется. Здесь хватит места на всех.
— Спасибо, Ал. Ты даже не представляешь, какое огромное спасибо.
— Миш, мои друзья зовут меня Алькой, а Алла, Алла Игоревна — это для работы. Слушай, а Светлана твоя не спохватится тебя искать? Может, ей…
— Не хватится. А потом, я и дома, когда один, телефон игнорирую.
Они чуть-чуть помолчали, думая о своем: Алька — о том, как здорово, что есть с кем поболтать, и жаль, что Мишка женат; Мишка — как хорошо, что Алька окликнула его на остановке, и он вывалился из наезженной колеи, и еще о том, что тишина — это восхитительно.
За этими размышлениями девушка и заснула, уткнувшись носом в коленки. Костер догорел, и угли подернулись пеплом.

***

Михаил проснулся перед рассветом, полежал некоторое время, потягиваясь и прислушиваясь к тихому дыханию одноклассницы. Ему совершенно не хотелось вылезать из-под одеяла на утреннюю прохладу, но обилие выпитой вечером жидкости требовало незамедлительного подъема. Нехотя, стараясь не шуметь, Михаил встал, накинул рубашку и вышел на улицу. Дверь скрипнула, но Алька даже не шелохнулась.
Было уже достаточно светло, но как-то серо. Солнце еще не встало, и странное затишье царило над миром. Не ездили машины, не кричали дети и не звонили телефоны и будильники. Даже не стрекотали назойливые цикады. Тишина казалась столь всеобъемлющей, что Михаилу почудилось, что он слышит шелест листвы и шорох травы, хотя ветра в предутренний час тоже не было. Наверное, это было то, чего он не ожидал. Просто не верил, что такое еще может случиться с ним в его достаточно скучной жизни. Почти пять лет он мечтал о том, чтобы попасть в лесную глушь, где никому нет до тебя дела, и просто посидеть и послушать, «как течет река». Слишком много в нем было от натянутой струны, которая все никак не рвется, сама не понимая, почему. Все, что было ему сейчас необходимо в жизни, так это побыть одному.
Кромки гор, по которым карабкались вверх упрямые деревья, зарозовели. Трава была мокрой от росы, и ноги скользили по ней. Михаил понял, что ему безумно хочется выйти на середину луговины, чтобы, стоя в сердце гор, увидеть восход солнечного диска. И руки сами сложились в почтительном приветствии перед грудью, когда ласковое еще солнце выплыло из седловины гор. Когда-то, много лет назад, он некоторое время посещал занятия цигун, но мастер уехал, а дома заниматься ему было как-то неловко. Жена смотрела расширенными глазами, да и ощущение было такое, словно здоровый мужик начал лепить куличики из песка — все бегут, пальцами тычут. Деваться в двухкомнатной малогабаритке было некуда, и занятия сами собой сошли на нет. Впрочем, тогда он об этом совершенно не жалел: был кураж, но прошел, оставив легкое разочарование. Удивительно было другое: тело само будто вспомнило давние уроки и потребовало продолжения начатого.
Михаил опустился на прохладную землю, сел, поджав под себя ноги, и прикрыл глаза. Не то, чтобы он чувствовал «энергетические токи», как любила выражаться Светка, просто через некоторый промежуток времени голове становилось легко и радостно, хотелось кувыркаться и смеяться. А когда такое настроение, жить гораздо проще. Постепенно мысли становились все прозрачнее и прозрачнее, и Михаил не заметил того момента, когда вывалился из окружающей реальности.
Когда Алька наконец открыла глаза, оказалось, что в комнате она одна. Лежбище ее гостя было небрежно раскинуто, казалось, он встал на минутку и вот-вот вернется. Одежда валялась рядом на раскрытой сумке. Алька повертелась на жесткой кровати, с которой вчера стащила матрас — надо же было как-то устраивать Михаила — пытаясь убедить себя, что спать на дощатом настиле гораздо полезнее для здоровья, хотя и не так мягко. Так и не доказав этого, девушка решила, что пора подниматься. Какое-то время она слонялась по комнате в тщетных попытках определить местоположение расчески после вчерашнего наведения порядка, пока не вспомнила, что отнесла ее вместе с разным мелким хламом к умывальнику. «Да, — подумала Алька, — порядок это такое устройство мира, которое мне не свойственно».
Умывшись и застелив обе кровати, Алька начала готовить завтрак. Михаила нигде не наблюдалось, но беспокоиться было не о чем — никуда он не денется, голова на плечах есть. Однако, прождав еще пару часов, она изменила свое мнение. Мало ли что могло случиться, пока она бессовестно дрыхла? Например, пошел прогуляться в лес, повредил ногу, или же, еще того хуже, плутанул: горка вверх, горка вниз… С тяжелым сердцем девушка выскочила из дома, решая, куда же ей идти. Солнце поднялось уже достаточно высоко, и Алька некоторое время прикидывала, а что бы сделала она, окажись на месте Михаила. Наверное, пошла бы на луг, но он был девственно пуст. Тогда, быть может, в лес? К лесу Алька испытывала что-то вроде недоверия: сунешься дальше опушки, и броди потом часами. Печальный опыт подобных прогулок, к сожалению, у нее уже имелся. Однако мысль о том, что с Михаилом могло что-нибудь произойти придало ей решимости. Алька вернулась в дом, переобулась в легкие кроссовки и кинула в сумку компас и бутылку воды. Потом, немного подумав, присоединила к джентльменскому набору туриста еще упаковки бинта и анальгина, на всякий случай. Все было решено: в ближайшем перелеске искать казалось глупостью, он лежал почти на ладони, а вот за лугом, на другой стороне долины начинался исключительно девственный лес: старые, вызывающие невольный трепет дубы и сосны. В нем было темно и прохладно даже в самую изнуряющую жару.
Алька достаточно быстро пошла через луговину, и уже почти миновала ее, когда услышала радостный оклик:
— Аля!
Недалеко от нее стоял Михаил. Откуда он взялся, можно было даваться диву, но Алька, еще недавно переживавшая по поводу его пропажи, не могла сдержать смеха. Взъерошенный, лучащийся радостью, совершенно нелепый в короткой рубашке и со шлепанцем в руке. Что-то было в нем от того четырнадцатилетнего, каким она помнила его.
— Ты куда делся? — возмущение в Алькином голосе было фальшивым, скорее так, для порядка. — Я тебя уже собралась идти искать: место-то не простое. Мне же голову открутят, если здесь чего случится. Может, ты, столяр-профессионал, пошел деревья рубить на шкафы…
Михаил улыбнулся, виновато разводя руками: я, дескать, не хотел. Вышло оно так само по себе.
— Ты рассвет пошел смотреть? — уже совершенно серьезно спросила Алька.
— Да.
— Ты правильно место выбрал, здесь на рассвете лучше всего. Извини, если я тебе помешала, но я действительно стала волноваться. — И уже почти оправдываясь, произнесла: — Тебя нигде видно не было, а еда уже давно остыла.
Обратно они шли не торопясь. Не то, чтобы до домика было далеко, но Михаил забрал у Альки рюкзак, и это было ей удивительно приятно.
Шли молча, подставляя лица солнцу. Было нежарко, хотя внизу, у моря, столбик термометра, наверное, зашкаливало. «Интересно, — думал Михаил, — почему это я не замерз утром? Совершенно не помню, словно ошалел от счастья. Это ж надо, а я ведь надолго провалился, наверное, часа на четыре, если не больше». Алька шагала чуть впереди, и внимание Михаила переключилось на одноклассницу. Она ничуть не походила на себя периода школы. Несмотря на всю свою обманчивую худощавость, в девушке чувствовалась скрытая сила, и еще что-то, к чему слова подбирались с трудом. Она шла легким, чуть пружинящим шагом, не замечая завороженного взгляда мужчины. А Михаил удивленно шел следом, пытаясь понять, кем на самом деле стала его старая знакомая, и что из всей этой невероятной затеи получится.
Холодный жареный хлеб со сгущенкой показался почти королевским лакомством. Девушка от завтрака отказалась, выпив только кружку остывшего зеленого чая. Они сидели на траве позади домика, болтали о пустяках, чувствуя, что спешить некуда.
— Ты говорила, что ты чем-то занимаешься, — будто невзначай сказал Михаил. Наблюдение за Алькой натолкнуло его на некоторые выводы. — Что-то из восточных единоборств?
— Айкидо, — уточнила Алька, — Кино со Стивеном Сигалом видел? Красиво, но у меня так не выходит. Хочешь, я тебе покажу кое-что другое?
Не ожидавший такого быстрого ответа Михаил согласно кивнул. Алька сходила в дом и вынесла потрепанный джинсовый чехол, явно сшитый из видавших лучшие дни «левайсов»; развязала тугие тесемки, извлекая наружу узкий темный клинок.
— Это называется боккен, деревянный меч. Держи, — Алька протянула его Михаилу.
Один раз Михаилу довелось делать нечто подобное, но то, что сейчас лежало на ладонях, по сравнению с его работой было произведением искусства. Тонкий и тяжелый одновременно, сделанный из вязкого, прочного дерева, он почти в точности повторял древнее самурайское оружие, не хватало лишь гарды. «Таким рубиться, — мелькнула странная мысль, — наверное, одно удовольствие». Девушка, похоже подумав о том же, добавила:
— Он совершенно не похож на тот, что у меня был раньше. Ребята пытались повторить, но ничего не вышло. Дерево, говорят, не то. Из бука, понимаешь, выходит толстым, а других материалов ни у кого нет. А мне им в парах работать жалко, вдруг сломается, другого такого уже не будет.
Михаил долго вертел в руках деревянный меч, уже понимая, что, наверное, это и есть просьба, которую Алька боится высказать прямо. Выполнить ее и впрямь было нелегко, но Михаил любил, если не сказать обожал, возиться именно с такими заказами: трудно, сложно, но если все получается как надо, то вещь становится не просто дорогой игрушкой, радующей глаз.
— Если хочешь, я могу попробовать, хотя и не обещаю, что у меня, во-первых, получится, а во-вторых, что получится быстро. Это очень редкая у нас порода дерева…
Алька смотрела на Михаила почти с обожанием в глазах, и тот чувствовал, что перестает что-либо понимать в жизни. Насколько он представлял себе запросы женской половины, они были далеки от предметов убийства, даже понарошку. Духи, цветы, коробка конфет, бутылка шампанского или какая-нибудь золотая побрякушка, но — оружие? Как ни странно, последнее нравилось ему самому больше всего, хотя Алька была первой дамой, желавшей получить именно это. Впрочем, опыт общения с женщинами был у Михаила крайне невелик. Кое-какой опыт, полученный до армии, после дембеля сослужил плохую службу. Итогом стала его скорая женитьба на Светке и быстрое рождение сына Олега. Не то, чтобы он был против, просто все случилось помимо его воли. Половодье чувств, нахлынувших после срочной службы, явное, как он уже потом понял, желание Светки выскочить замуж и ее будто бы нечаянная беременность сыграли в пользу свадьбы. Впрочем, он совершенно не склонен был жаловаться, считая, что так и должно быть в жизни.
Михаил не понял, когда взгляд девушки изменился. Она смотрела на него с сочувствием, будто бы желая помочь, и не находя нужных слов. Пушистые, выгоревшие от солнца ресницы подрагивали, и Михаил с удивлением подумал, что измена жене, пожалуй, не такая уж сложная вещь, особенно если Алька даст повод.
— Миша, может пойдем, погуляем? Если повезет, грибов наберем, я их приготовлю.
«Не даст, — понял Михаил, стряхивая наваждение. — Повода не будет. Она позвала меня, потому что ей было скучно. Она говорит только то, что хочет сказать, и не более того.»
— Пойдем, — вслух согласился мужчина. — Только из меня грибник никакой. Не люблю глядеть под ноги, когда вокруг все так красиво.
— А от тебя требуется только одно, — заулыбалась Алька, — смотреть, чтобы я не заблудилась. А то я такая — рот раскрою, и хвост трубой. А потом не знаю, где я. Лес люблю, а ориентироваться в нем не получается. Говорят, это называется «топографический кретинизм». Ты, надеюсь, этим не страдаешь?

***

Утром следующего дня пробуждение случилось от стука в дверь. Алька рывком поднялась на кровати, непонимающе глядя перед собой.
— Кто там?
— Серый волк, — донеслось из-за двери.
— Проблемы? — проснувшийся Михаил, похоже встревожился, и готов был идти выяснять отношения.
— Нет, — замотала головой Алька, — я же тебе говорила, родственничек с инспекцией. А который сейчас час?
На обнаруженных часах стрелки показывали полдень.
—Подожди минутку! — крикнула Алька в пространство. — Ты чего так рано? Что-нибудь стряслось?
Пока она одевалась, Михаил отвернулся. С одной стороны, девушка почти не смущалась его присутствия, а с другой, Михаилу было неловко, потому что где-то в глубине души таились смутные угрызения совести относительно его желаний.
— Привет, дорогой! — Алька выскочила из домика и повисла на шее у невысокого, чуть ниже ее ростом мужчины. — Что-то вы совсем меня позабросили! Как Людмила, Андрейка?
— Нормально, — несколько смущенно пророкотал мужчина. — Мне здесь Витек что-то говорил про то, что у тебя гости…
— Здравствуйте, меня зовут Михаил. — Миша, вышедший следом за девушкой, пожал протянутую для приветствия руку. — А вы — Юрий.
— Точно, все сходится, — Алька, похоже, от души веселилась, наблюдая за происходящим. Ее просто распирало от желания выкинуть какой-нибудь финт ушами, и она это всячески демонстрировала. — Самойлович твой еще тот фрукт. Если бы мы не умирали от жары, то шиш бы он нас увидел. Так что будь внимательней с подчиненными, которые круглосуточно гоняют чаи и спят в тени. А насчет меня не бойся, это мой старый, проверенный друг. Если он что сотворит, я его сама съем. Правда, Миш?
Алькин дядя при ближайшим рассмотрении оказался ненамного старше ее, от силы лет на десять. Пожалуй, отметил про себя Михаил, он похож на большого добродушного мишку, но не дай бог рассердить это плюшевое существо. Таких людей вывести из себя тяжело, но остановить, если это произошло, практически невозможно.
— А что ты мне привез? — продолжала паясничать Алька, всячески поддразнивая родственника. — Как и обещала, я вела себя хорошо: больших костров не палила, лес не рубила, комаров не ловила. То есть, конечно, ловила, но в размерах, не приведших к экологической катастрофе во вверенном тебе районе.
Юрий смущенно хмыкнул в черную бороду, разворачивая Альку к стоящей неподалеку машине — старенькой, но еще очень даже ходкой «Ниве».
— Принимай подарки, Алла Игоревна. Я ж к тебе всего на минутку заехал, проверить, ну, мало ли чего. Ты ж, все-таки, еще та особа. Да и мои по тебе соскучились, приветы передают.
Алька, словно девочка, поскакала к машине, а Михаил понял, что «плюшевый мишка» уже оценил его и поставил на ему одному ведомое место в своей табели о рангах. И, надо полагать, это место было отнюдь не внизу. Пожалуй, бородатый дядя Юра чем-то почти сразу понравился и Михаилу: то ли своей основательностью, то ли дремлющей в нем до поры до времени мощью.
— А вы, молодой человек, — пробасил Юрий, обращаясь к Михаилу, — может, поможете мне освободить багажник?
Содержимое машины потрясало воображение.
— Слушай, Аль, — не выдержал Михаил, когда шмат домашнего сала, три десятка яиц, несколько полосатых арбузных монстров и еще куча всякой мелочи вроде корзинки с персиками, пакета с домашней выпечкой и нескольких пластиковых бутылок вина перекочевали в маленькую кладовку, — а зачем ты покупала продукты в Ялте? Спортивный интерес?
Алька пожала плечами, всем своим видом выражая крайнее недоумение, после чего задумчиво заметила:
— Знаешь, он, наверное, решил, что у нас с тобой медовый месяц. Только молчи, и не вздумай его разочаровывать. А то он умрет от расстройства.
Дядюшка и впрямь не кривил душой: задерживаться он не собирался, и уехал довольно быстро, пообещав заехать через неделю, проведать «мало ли что».
— Странный он человек, — сказал Михаил, когда машина скрылась за перелеском, — Очень странный.
— А чего ты хочешь, — философски заметила Алька, прикусывая травинку, — он же лесничий. Юрику таким быть, считай, просто обязательно. А ты, между прочим, ему понравился.

***

Через несколько дней Михаил понял, что его неудержимо тянет на восходе, во сколько бы он не лег спать, сходить на луговину. «Что это со мной?» — недоумевал он, в очередной раз вставая не свет ни заря, и отправляясь на ставшее почти родным место. Умиротворение и спокойствие накатывали на него теплой волной, и он наслаждался ими. Потом наступало состояние, близкое к эйфории. Краски мира становились яркими и выразительным, и совершенно было не понятно, почему раньше он этого не замечал.
Подобными мыслями однажды Михаил поделился и с Алькой. Та слушала, согласно кивая и не перебивая, а потом сказала: «Может, это у тебя астральное зрение режется?» Если бы это произнесла Светка, он посчитал бы, что это издевательство. Но тон одноклассницы не вызывал сомнений, это действительно было то, о чем она думала.
— Знаешь, — Михаилу казалось, что дверка в его душе, захлопнувшаяся много лет назад, вновь приоткрывается. Он боялся поверить в то, что все может в одночасье измениться. — Мне не верится, что могу что-то чувствовать. Рамка, даже если она и крутится в руках — это бесцельное развлечение. Занятия цигун, конечно, дают какое-то другое ощущения от тела, но и они тоже не то. Со мной происходит нечто другое.
— Ты меняешься. — Алька тщательно подбирала слова, ошибка могла стоить слишком дорого. — Это не хорошо и не плохо. Это нормально. Здесь горы, и они перестраивают твое восприятие мира. Наверное, ты что-то умеешь, тебе просто дано. И не мешай себе узнавать себя.
Сказанное было просто и доступно, Алька выражалась вполне понятно, не оперируя терминами, от которых сводило судорогой скулы. Светлана же обычно была переполнена им до краев, и всячески, в любой момент жизни старалась это подчеркнуть. Иногда Михаилу мерещилось, что за словами жены ничего не стоит, только желание выглядеть крутой, но в разговоры он все равно предпочитал не вступать, прикидываясь валенком. Здесь все выглядело по-другому, и, пожалуй, впервые за долгое время захотелось самому заговорить об этом.
— Я оказался болваном, — грустно констатировал Михаил. — Когда мы со Светкой поженились, я хотел, чтобы мы всегда были вместе, во всем. Приблизительно в это же время меня зацепили вещи, связанные с возможностями человека. Светка не верила ни во что, и это обижало. А у меня, казалось, случился прилив сил. Во многом меня поддерживала Ксюша, где-то объясняя, где-то давая почитать книги. Но это прошло мимо меня. Почувствовав свои руки, стало любопытно — а что могу я? Я, а не какой-то там Кастанеда или колдун Брыськин. Хотелось убедить упрямую Светку, доказать ей, что биоэнергетика совсем не чушь. Но родился ребенок, надо было зарабатывать на жизнь, да и первая волна радостного ожидания чуда спала. Ну и что, что я что-то ощутил? Надо кормить семью, а на подобные занятия времени как-то и не осталось. Вначале я радовался, когда Светка вдруг заинтересовалась, стала расспрашивать про цигун. Я пыжился ей что-нибудь объяснить, показать, дать почувствовать… Ну, например, как можно сделать маленький энергетический шарик в ладонях или сконцентрироваться на дыхании. Но она, увы, захотела силы и власти. Тогда-то она и стала метаться по всякого рода сомнительным курсам, удивляя меня своей внезапной переменой. Недавно все отрицала, утверждая, что мир материален, а потом — нате, просветлилась. Начала гнать такой бред, что я не знал, куда деваться. Думал, отбесится. Не вышло. Только жалко, что все, что у меня получалось, утекло, подобно воде меж пальцев. Понимаешь, я вообще про это будто и забыл. Голова тупая, ничего не хочется, живу по инерции. А тут меня словно перетряхнуло всего. Опять вот руки свои почувствовал…
Альке показалось, что это — исповедь. Не сказать, что она была ожидаема, но Михаил действительно менялся на глазах. Он мог промолчать, переживая все в себе, мог — но не захотел, и девушка была ему за это благодарна. Ей всегда казалось, что слушать и сопереживать не так уж и обременительно, особенно если это твой друг.
— Ты, Мишка, даже не представляешь, какой ты счастливый человек. Ты — чувствуешь. А у меня всё через пень-колоду. Говорить, советовать я могу что угодно. Главное, ты запомни свои слова и свое состояние. Реши, что для тебя важнее. И так и живи.
— Ты серьезно ничего не чувствуешь? — Михаил, похоже, не поверил. Он уже забыл, что недавно не помнил ничего сам. — Это же легко. Дай руки.
Пока он аккуратно двигал ладонями над Алькиными руками, девушка с любопытством наблюдала за лицом Михаила. Сейчас перед ней сидел молодой человек, сосредоточенный, со светящимися глазами, совершенно не похожий на измученное жизнью привидение с троллейбусной станции. Конечно, Алька немного лукавила. Кое-что она могла сделать и сама, но это кое-что было столь незначительно, что не заслуживало внимания, учитывая, что среди ее знакомых были люди, чьи способности вызывали искреннее восхищение.
Тепло рук Михаила и упругий невидимый шарик слились воедино.
— А так чувствуешь? — Михаил волновался, ему очень хотелось суметь. Ему было невероятно важно, просто вопрос жизни и смерти — сможет он или нет? И там же, в этой сфере лежал и другой вопрос — если ему почудится, что получилось, почувствует ли это Алька?
— Пожалуй, да. — В глазах девушки плескалось изумление. Насколько она могла судить, Михаил был очень неплох. Почти физически ощущалась тяжесть горячего шара, лежащего между ладоней, а покалывание пальцев было достаточно сильным. Для того, чтобы сотворить подобное, ей самой пришлось усиленно тренироваться не один день, ожидая вдобавок, когда же звезды станут раком и все получится. Сделать это экспромтом, походя, даже не приходило ей в голову — Алькина оценка собственных возможностей в этой области колебалась между двойкой с плюсом и тройкой с минусом. При этом возможности других людей всегда вызывали у нее уважение. Ну а что делать, если они могут, а ты — нет? Зато она умеет что-то иное.
Но сейчас ее голова была занята другим. Всплеск Мишкиной силы, это, конечно, замечательно, но что будет, когда он вернется домой, в привычную атмосферу. Там опять все повторится? Подобная мысль вызывала яростный протест.
Некоторое время Алька катала постепенно уменьшающийся шар в ладонях, потом кинула быстрый взгляд на Михаила. Он внимательно смотрел на женские руки, на их движение. «Интересно, — подумала девушка, — он смотрит или видит?» А потом, после очень длинной паузы произнесла: «А тебе не страшно опять все потерять?»

***

Время летело гораздо быстрее, чем того хотелось. Полторы недели отпуска Михаила почти истекли, и ему пришла пора отправляться домой. Вот еще вчера они сидели под огромным пологом ночного неба, пили рубиново-алое вино и смотрели, как падают звезды. Крупными сияющими каплями срывались они в черноту, оставляя за собой серебристый тающий след. «Это моя», — говорила Алька. «Нет, моя. Это было мое желание», — спорил мужчина. И они начинали вместе смеяться, особенно, когда выяснялось, что им совершенно неохота расставаться.
А вот уже позади и пыльная дорога на Симферополь, и утомительное ожидание на вокзале. Перестукивают колеса поезда, уносящего прочь.
Мужчина смотрел в окно, за которым тянулась нескончаемая равнина Сиваша, и все не мог поверить, что сказка окончилась. Вокруг расстилалась водная гладь, напоенная запахом гниющих водорослей, а ему по-прежнему чудился ветер в нагретых на солнце соснах. Не сказать, что Михаил влюбился в это уединенное место в горах, но невозможность туда вернуться угнетала. И опять вставали перед глазами зеленая долина с радугой-мостом между горами, старые дубы-охранники на опушке, улыбающаяся Алька, танцующая замысловатые ката со своим деревянным оружием. Это было хорошо. Это было. Все остальное зависело теперь только от него самого.
На работе, выяснилось, все ждали возвращения Михаила. Небольшая столярка, принадлежащая ему напополам с Маратом, пронырливым татарином, сумевшим несколько лет назад убедить приятеля в необходимости открытия своего дела, оказалась погребена под неожиданно свалившимся заказом. Такое случалось, но на этот раз все выглядело чересчур внушительно. Достаточно обеспеченный господин (случайный знакомец не в меру болтливого Марата) заказал отреставрировать поизносившуюся за пару веков мебель, а также сваять, если таковое получится, некоторое к ней дополнение. Отказываться от такой работы никто не собирался, но отданный в распоряжение мастеров столовый гарнитур и впрямь требовал долгой и кропотливой работы. Ребята покачали головами, прикидывая, что будет, если у кого-то из них дрогнет рука, и решили дождаться приезда мастера — если руки золотые, то и голова болеть не будет. Марат поворчал на них, но с доводами согласился, учитывая, что напарник должен был вернуться со дня на день.
Наверное, если бы это случилось несколько раньше, Михаил, скорее всего, обрадовался — заказчик был не из скупых, и гонорар обещал быть весомым. Но теперь, еще не отойдя от южных воспоминаний, ему вовсе не улыбалось с головой уйти в работу. Пустая квартира без жены и детей казалась невероятно уютной, и искус пробездельничать еще несколько дней был велик.
Марат покрутил пальцем у виска, когда Михаил попытался отдать заказ кому-то из троих ребят, с которыми они вместе работали. «Ты что, дружище, сдурел? Никто из них это не вытянет, а если б смогли, то не они на нас, а мы на них батрачили». Конечно, Марат был прав. Михаил и сам знал, что такой заказ реально может осилить только он. Впрочем, знал он и то, что за все в конечном итоге отвечает хозяин — то есть господин Тимошин собственной персоной. Хитрый татарин оценивал себя куда ниже, предпочитая заниматься вещами более простыми, которых, правда, тоже хватало.
Завязнув по уши в работе, Михаил вяло отреагировал на возвращение отдохнувшей семьи. Встретив их на вокзале и проводив домой, он мгновенно исчез, сославшись на срочную работу. Так оно было и проще, и привычней.
Вечером, когда истосковавшаяся по сбежавшему мужу Светлана решила выяснить отношения, Михаил заскучал.
— Ты чего удрал? — невинным голосом спросила она, когда уставший за день Михаил вылез из ванной.
Отвечать совершенно не хотелось, но по богатому опыту семейной жизни было ясно — придется. Иначе Светка не отстанет, а, что было гораздо хуже, начнет строить всевозможные предположения относительно случившегося. Выслушивать их было бы совсем невмоготу.
— Налей мне чая, — попросил Михаил, подозревая, что разговор затянется. Странное ощущение овладело им, пока он смотрел, как жена накрывает на стол. Обычно в ситуациях разборки полетов накатывало безразличие: чего говорить, если и так все понятно, особенно, если твое мнение выслушивается, но к обсуждению не принимается. Можно рявкнуть, но это только отсрочит разговор. Сейчас покричим, помиримся и все. Но вопреки обычному сценарию семейных конфликтов, внутри него появился росточек интереса: что будет, если свернуть с наезженной дорожки? Это был не протест, а скорее активное желание повернуть все в удобное для себя русло.
— Я чудесно отдохнул, — с легким вызовом сказал он, сам удивляясь своему тону. Ему что, гусей подразнить захотелось? — Надеюсь, вы тоже? Расскажи, что вы делали.
Светка недоуменно уставилась на мужа. Обычно во всех разговорах в последнее время пальма первенства принадлежала ей. Едва она открыла рот, чтобы начать уже заранее приготовленную тираду, нахлынула волна беспричинного беспокойства. Нет, вроде муж как муж, все как обычно, но что-то не то. Он не желает оправдываться, смотрит отстранено, аура вокруг совершенно изменилась. Вот оно что. Беспокойство усиливалось.
— Я за тебя волновалась, — растерянно сказала Светлана. И, прикусив губу, добавила: — Наверное, я была не права. Мне не стоило так говорить с тобой.
Оправданий от жены нельзя было дождаться днем с огнем, а тут на тебе. Но останавливаться на достигнутом показалось мало.
— Ты лучше не зарывайся, Светик, — буднично произнес Михаил, чувствуя судорожную попытку жены применить полученные навыки — жесткая лапка бесполезно царапалась где-то снаружи. Наверное, по «информационному полю». — Я решил, что нам стоит отдохнуть друг от друга. Ты — на Южном берегу, я — там же, но подальше. Надеюсь, вам было так же хорошо, как и мне.
— Я думала, ты поехал домой…
— Я не ребенок. Могу и сам кое-что решить. Твои комментарии ко всем моим действиям меня уже порядком достали. Занимайся чем угодно, только, Бога ради, не лезь ты ко мне со своей хренью! — Поцарапывание прекратилось.
— Миша, солнышко, я по тебе соскучилась… — Светка ласковым котенком села на колени мужа. Шестое чувство подсказывало ей, что с Михаилом сейчас лучше не связываться, было что-то странное в его глазах, ощущение такое, что во всем виновата она. Это ее, привыкшую к покладистости супруга, напугало. Лучше всего было замять становящийся неприятным разговор, выяснить все можно будет и позже. Но, господи, что же с ним могло произойти? Светлана ощущала непривычную волну силы, исходящую от мужа, и терялась в догадках. Раньше такого не было, но, может быть, они просто давно не виделись. Ну а вдруг он просто ревнует. Последнее объяснение было не очень то правдоподобно, Михаил подобным не отличался, предоставляя полную свободу действий, хотя и пришлось ей по душе.
Михаил удивился, поняв, что беседа умерла в зародыше, а Светка прикладывает максимум усилий, привлекая к себе внимание. Неужели ей так мало надо? Только раньше он этого просто не замечал.
— Ладно, Светик, — сказал он вслух, обнимая жену, — проехали. Только не думай, что я тебя легко прощу.

***

Алька позвонила через полторы недели.
— Привет! — искаженный дурацкой мембраной голос был совершенно неузнаваем. — Это Алька.
— Ты куда пропала? — вместо приветствия обиженно сказал Михаил. — Я тебе телефон уже, наверное, оборвал. Ты же должна была приехать неделю назад.
— Дела, — фыркнуло на том конце провода. — Тебя тоже не найдешь.
— Это как?
— Я тебе на работу звонила, а мне говорят, ты занят. А потом все из головы вылетело. Как твои дела?
— Нормально. А ты как?
— Тоже ничего. — Алька посопела в трубку и добавила: — После твоего отъезда скукотища стала ужасная, да и погоды стали не те. Так что рассказывать нечего.
— Аль, — Михаил понимал, что сейчас разговор окончится. — Я еще ничего сделать тебе не успел, но это и к лучшему. Может быть, ты мне сможешь дать твой боккен, я с него размеры сниму.
— А надолго?
— Да нет. Может, дня на три.
Повисла пауза, Алька явно размышляла.
— Идет, — согласилась она. — Можешь и дольше его подержать, мне он сейчас не к спеху. А где мы встретимся?
Теперь задумался Михаил.
— У меня сейчас завал работы, — признался он, — я точно не знаю, когда освобожусь. Давай, может, завтра с утра, часов в девять?
— Не-а, я не смогу. А хочешь, я сама тебе его привезу, только скажи куда.
— Это будет здорово, — облегченно вздохнул Михаил. — Это, правда, не очень близко.
— Не важно. Надеюсь, не дальше чем у черта на куличиках?
Они еще некоторое время потрепались ни о чем, сойдясь на том, что Алька приедет часам к пяти вечера, и, если все будет хорошо, немного прогуляются, благо контора Михаила выходила окнами в Измайловский парк.
С утра зарядил мелкий дождь, напоминая об осени. Близящееся окончание лета испортило Михаилу настроение. Не то, чтобы хотелось попереть против законов природы, но казалось до обидного мало солнечных, теплых дней, и чем-то беспросветно-печальным повеяло от дождя. Например, тем, что Алька может не поехать по такой дурной погоде, и, в общем-то, будет права. С этими невеселыми мыслями Михаил начал работать. Все выходило как-то криво, Михаил дергался на телефонные звонки, поругался из-за пустяка с Маратом и чуть не обломил лезвие любимого ножа. Чем меньше оставалось времени до назначенного срока, тем он больше нервничал. «Господи, да что со мной? — в ужасе подумал Михаил, выскакивая на улицу, чтобы охладить взбудораженные мозги. — Мальчишка! Ну и что, если она не придет — жизнь кончится? А ведь, может, и кончится. Тебе с ней хорошо? Хорошо. А с женой как? Безразлично, мы давно чужие. Вот то-то и оно. Придет — не придет, орел-решка. Что, влип? Придет она, ей меч нужен. А у тебя, между прочим, скоро все поводы закончатся. Интересно, а у нее кто-нибудь есть, она ведь про каких-то друзей говорила. Да о чем это я? У меня у самого жена, дети. Только нужно ли мне это? Только честно…»
— С ума сошел? — произнес женский голос совсем рядом. Михаил оглянулся. Алька стояла в нескольких шагах, подозрительно его осматривая. — Ты что, не болел давно? Иди ко мне под зонт.
— Аля… — хрипло ответил Михаил, смутившись. — Я тут задумался. Который сейчас час?
— Без двадцати пять. Я боялась опоздать, решила поехать раньше, прогуляться. А тут смотрю, ты бредешь, совсем потерянный. Неприятности?
— Я боялся, что ты не придешь. Погода отвратительная, собаку из дома не выгонишь, а тут ехать в такую даль.
— Ты из-за этого под дождем гуляешь? — с сомнением в голосе переспросила Алька. Верилось с трудом, но настаивать было не в ее правилах. — Пойдем, а то ты весь промок. Тебе горячего надо попить.
— Ага, — только сейчас Михаил ощутил холод. Лето и впрямь кончалось, несмотря на то, что август еще только начинался.
Некоторое время они сидели в офисе, пили горячий кофе. Марат умчался, заявив, что ему сегодня надо по делам, и что он больше не вернется. Достаточно быстро после этого оставшиеся работнички заторопились по домам, тем более что Михаил не возражал. Отсутствие Марата, любящего контролировать весь рабочий процесс, всегда всех расхолаживало. Спустя полчаса они остались вдвоем. «Работа не волк, — подумал Михаил, — сделаю завтра. Не каждый же день ко мне Алька приходит».
— А ты совсем другой, — вдруг сказала Алька, — совсем-совсем. Ты здесь начальник?
— Вроде того. Только у нас на начальниках воду возят.
— Заметно, — девушка смешно наморщила лоб, раздумывая. — Учти, я тоже люблю это делать, особенно, если дают такой повод.
— Спасибо за предупреждение, — хмыкнул Михаил. — Но я привык. Каждому, правда, воздается материально по заслугам.
— А твой рабочий день когда кончается?
Михаил оглянулся. Дверь в соседнее помещение была приоткрыта. Широким жестом распахнув ее, Михаил пригласил войти. Вдоль стен стояла громоздкая старая мебель, временами разобранная на отдельные доски, покрытые замысловатой резьбой.
— Вот он, мой рабочий день. Желательно уложиться за месяц. Если не успею, останусь без премии. А вообще я сам себе хозяин. Поэтому и торчу здесь весь день, могу и заночевать, если очень приспичит. Диванчик тут имеется.
В мастерской пахло свежезаваренным кофе и струганными досками, но Михаилу чудился запах Алькиных духов: бледно-розовые цветы, собранные в соцветия, качаются на ветерке, начало лета, солнце сквозь листву. Эти ассоциации вызывали состояние покоя, умиротворения. Хотелось прикрыть глаза и, закутавшись в шлейф аромата, уткнуться в женские волосы. Мир может и подождать.
Девушка, поддавшись неожиданному импульсу, коснулась руки мужчины — легко, кончиками пальцев, и замерла. Несколько секунд они постояли, будто бы растерявшись. Можно подумать, что она раньше никогда не дотрагивалась Михаила, а он, в свою очередь, никогда не касался ее. Однако ощущение было такое, словно железо притянулось к магниту, и сил оторваться нет. Ладонь Михаила накрыла ее пальцы, пытаясь удержать. Но мгновение бесследно ушло, Алька сделала шаг назад, неловко повернулась, задевая за лежащие на рабочем столе деревянные детали. Что-то шумно бухнулось на пол, в щель около стены.
— Извини, я нечаянно, — смутилась Алька. — Сейчас достану.
— Ничего страшного, — Михаил нырнул под стол, пытаясь выудить из творческого бардака, царящего под столом, нужный фрагмент. — А кстати, где твой меч?
— Он в другой комнате, рядом с вешалкой. Тебе его принести сюда?
Пока девушка сходила за боккеном, Михаил успел придти в себя. Это даже хорошо, что Алька вышла. Ему казалось, что его щеки пылают, а сердце колотится до неприличного громко. Такого с ним никогда, как ему казалось, не случалось. Собственные ощущения удивляли мужчину. Радостное возбуждение охватило его, хотелось веселиться, смеяться, но одновременно все казалось непрочным. А что, если он просто обманывает себя? Может быть, Альке вообще нет до него дела, только корыстный интерес? С другой стороны, все может и перемениться, только для этого надо приложить максимум усилий.
— Ты нашел? — вернувшаяся девушка присела на корточки рядом с Михаилом. Весь вечер ей казалось, что он не находит себе места. То, что в Крыму было легко и естественно, в городе становилось невежливым. Что могло быть проще: задать вопрос, услышать ответ. Но разговор был пустым, они обменивались ничего не значащимися фразами, и Алька никак не могла сформулировать, зачем ей все это нужно: слышать, видеть Михаила, говорить с ним. Дружеские отношения? Подобная чушь годилась лишь для маленьких детей, да и те, наверное, не поверили бы. Пока они жили в Крыму, Алька была уверена, что все на самом деле так и есть. Теперь она засомневалась. От беспричинной обиды то ли на свою неловкость, то ли на недогадливость Михаила, захотелось зареветь. Осознание этого привело девушку в чувство.
Тем временем Михаил извлек небольшую, сколотую с одной стороны реечку, и подозрительно внимательно стал ее изучать. Альке померещилось, что его лицо отражает противоречивую гамму чувств, и он всеми силами пытается это скрыть. Пришлось подняться и сделать несколько шагов по мастерской, давая Михаилу возможность придти в себя.
— Миша, может я тебя задерживаю? Ты, если что, мне сразу про это скажи, а то я могу проторчать здесь еще долго.
— Что ты, ты совершенно меня не задерживаешь и совсем не мешаешь. А даже наоборот. Не могу же я, в конце концов, всю свою жизнь просидеть на работе. — Михаил решился идти напролом. — И вообще, место здесь, конечно, неплохое, но, может, мы с тобой прогуляемся? Черт с ним с дождем, зонты есть, да он и не сильный. Ты не против?
— Нет, конечно. А ты точно не простудишься?
Когда Михаил запер все двери и они вышли на улицу, выяснилось, что мерзкий дождь таки закончился, хотя небо по-прежнему оставалось серым и низким. Солнышка в ближайшее время не предвиделось.
— Все, — законстатировала девушка, метким ударом ноги отправляя пустую пивную банку с дорожки в кусты, — купальный сезон окончен. Жалко, что мы с тобой далеко от моря, я бы с удовольствием сейчас повалялась на горячем песочке.
— Увы, все хорошее кончается. Хотя посмотри, в мокром лесу есть своя прелесть…
— Ага, юген.
— Чего? — переспросил Михаил.
Алька невзачай уткнулась носом в плечо мужчины, и рассеянно ответила:
— Юген? Темное, неявное очарование. Это японцы придумали.
Михаил взял Альку за руку. Девушка не возражала. Некоторое время они тихонько шли по влажной аллее. Дождь кончился, но парк был по-прежнему пуст. Алька встретилась взглядом с Михаилом и улыбнулась. Это ощущение уже возникало в Крыму, у догорающего костра, и вот опять — существовали дорожка, мокрая листва, роняющая капли, запах земли. Главное, что они опять вместе, пусть на короткое мгновение, но — вместе. «Я влюбляюсь, — решила Алька, наслаждаясь близостью Михаила, его теплом и растворяясь в этом чувстве. — Но почему все так грустно, почему все так поздно?»

***

По подоконнику монотонно барабанил дождь. Уже который день небо над городом было затянуто серой пеленой, нагоняющей уныние. Днем — тусклый, пасмурный свет, ночью — темень, прячущая в тучах луну. Как правило, в такое время становится тоскливо, хочется туда, где тепло и сухо, но увы… Работа, дела, одним словом будни.
Стояла глухая ночь. В домах почти не светились окна, все спали. Михаил поворочался некоторое время в кровати, а потом решил, что так дело не пойдет — если не спится, то нечего и валяться. Где-то под потолком зудел комар, но видно его не было. Взъерошенный Михаил выполз на кухню, поставил чайник. Пока закипала вода, задумчиво смотрел вниз из раскрытого окна. Мокрая улица, двор, освещенный скудным светом недобитых фонарей. Вдалеке лаяли собаки, вяло и лениво.
Михаил машинально налил себе кружку чая, хотя пить не хотелось. Скорее, чай нужен был лишь как повод. Вот уже несколько дней в голове у Михаила царил полный сумбур. Алькино появление в столярке вновь перетряхнуло его жизнь. Она была подобна ветру, который переворачивает все бумаги, бесцеремонно врываясь в комнату и наполняя ее запахами весны, цветов… Просто не верится, что он мог так безразлично относиться к себе, и что душная, затхлая комната и была его жизнь.
Вместе со Светланой Михаил прожил без малого десять лет. Достаточно много, если судить обычной меркой. Но было ли ему хорошо? Этот вопрос сидел в мозгу как заноза. Было ли хорошо ей? Удобно, да. Привычно, да. Но то, что ничего из их брака не выйдет, Михаил понял уже давно. С другой стороны, дело было сделано, дети рождены. Инерция и обязанности — вот что скрепляло их семейный очаг. Так живут все. Но Михаилу так жить резко расхотелось. То ли виновата в этом была солнечная долина в горах, где впервые за годы Михаил почувствовал себя свободным и молодым, то ли Алька, которая существовала совершенно в другом измерении, и уже просто по факту этого меняла чужую жизнь. Можно было подумать, что она легко движется по жизни, сама выбирая направление, и не обременяя себя выдуманными заботами. Михаил понимал, что, наверное, это не совсем так, но такой уклад жизни нравился ему все больше и больше.
Теперь они стали встречаться чаще, почти ежедневно. Это продолжалось уже больше недели. Алька вечерами, если была свободна, заходила за Михаилом в мастерскую, и они шли гулять. Иногда Михаил засиживался допоздна, ожидая Альку, и каждый раз ее приход казался чудом. И все тяжелее становилось Михаилу отпускать ее, уходить в свой становящийся чужим дом. Алька улыбалась, она всегда улыбалась, хотя Михаила не отпускало ощущение, что она подсознательно ждет от него каких-то решений и шагов. Да и сам он чувствовал, что долго так тянуться не сможет.
Светлана пока ничего не замечала, всецело поглощенная своими умопомрачительными занятиями и какими-то грядущими семинарами. Не смущало ее и то, что муж не интересуется ей как женщиной — с ним такое случалось и раньше. Достаточно часто он приходил домой поздно вечером, уставший и замотанный, и сразу же засыпал как убитый. Впрочем, Михаил поймал себя на мысли, что ему совершенно не хочется спать со своей женой в одной кровати. Ему становилось жарко, тесно, неудобно, но разбежаться в двухкомнатной квартире было некуда — в соседней комнате посапывали носами сыновья, а кухня не предполагала наличие еще одного спального места. Если быть совсем уж честным, Михаилу иногда мерещилось, что всякие сборища, посещаемые его женой, время от времени награждали его тантрическими рогами. Обычно он отмахивался от таких мыслей, считая ревность глупостью и атавизмом, но сейчас это словно подготавливало почву для того, что должно было произойти. Что именно могло произойти, Михаил еще толком не знал. Наверное, ему стоило расстаться с женой, но что тогда делать с детьми? Он был достаточно крепко привязан к старшему сыну, Олежке, и старался по мере возможности чаще общаться с ним. Методы жены в воспитании детей раздражали, но обычно он не вмешивался, стараясь корректировать какие-то мелочи исподволь. Младший же сын вызывал у Михаила глухое раздражение — нежеланный ребенок, каприз жены, уверенной, что двое детей — это надежный гарант семейного благополучия. Так оно и было до поездки на юг…
Чай остыл, а сна по-прежнему не было. Михаил попытался отрешиться от всех переживаний, утро вечера мудренее, но выходило это как-то криво. Возникало временами почти неодолимое желание набрать Алькин номер, услышать голос. Но время было слишком неподходящее, и она вряд ли бы поняла подобный юмор. И в этот момент Михаилу показалось, что он задыхается в своей квартире, жизни, где все постыло и бесполезно. Хотелось закричать то ли от одиночества, то ли от ощущения грядущих перемен. Прыжок в пустоту с пустыми руками… Кажется, это называется так. Значит, будем выкидывать из головы ненужный хлам.

***

Стаса несло. Еще на татами он разозлился сам непонятно на что, схлопотал взбучку от сэнсея и хороший пинок от партнера. Стоящая в паре по соседству, Алька недоуменно покосилась на него, ничего не понимая. Только что все было хорошо, Стас был обычным, и на тебе — внезапная волна плохо контролируемой агрессии. Хорошо еще, что под его тяжелую руку не попался новичок.
— Чего на тебя нашло? — Алька отловила Стаса после тренировки, когда тот попытался быстро улизнуть, не дожидаясь допроса с пристрастием. — Умом тронулся?
— Не знаю, — буркнул Стас, теребя молнию на ветровке, — псих доморощенный.
— Так не пойдет, давай колись. Иначе, извини, конечно, но тебе надо будет дать в морду. Для профилактики. — И тут же, но уже совершенно другим голосом, положив руки на плечи приятеля и заглядывая ему в глаза, Алька продолжила: — Господи, ну что мне с тобой делать?
Стас, конечно, был не подарок, но она за пять лет их общения научилась распознавать оттенки его настроения, и по возможности гасила вспыльчивый характер. Было время, когда даже всерьез задумывалась — а не выйти ли ей за него замуж, но все как-то не сложилось. Начали они общаться, когда Стас всего-навсего первым учеником в группе айкидо, куда Алька забрела совершенно случайно, интереса ради, а вовсе не крутым парнем с мобильником при темно-синем пижонском «Форде».
— Тошно мне, — криво усмехнулся Стас, выруливая со стоянки у спорткомплекса. Девушка молчала, пристально смотря на приятеля. Она привыкла к тому, что каждый раз он завозил ее домой, иногда заходил попить пива или кофе, но обычно все это происходило в несколько более веселом настроении.
— Проблемы на работе? — Решила выяснить Алька, предполагая вероятную причину раздражения Стаса, но, одновременно, предпочитая не акцентировать на этом ничье внимание. — Это вряд ли. Не стал бы ты из-за них беситься попусту. Опять с подружкой прокол?
— Да нет. Просто неужели ты не понимаешь — ты уехала, адреса не оставила. Я бы, как работу закрыл, сразу же к тебе рванул, но где искать? Алька, ау?! Разыскивается особа женского пола тридцати лет с вредными привычками?! Я тебе обзвонился, вроде ты должна вернуться, а тебя все нет. У меня же нервы не железные. И вот — явилась как ни в чем не бывало, а на меня ноль внимания!
— Стас, остынь. Мы с тобой уже сто раз договорились — мы свободные волки свободного племени и ничем друг другу не обязаны. Я знаю твой характер, и только не надо переубеждать меня, что ты чем круче, тем дурее.
— У меня всегда был шанс, что ты передумаешь, — Стас лихо подрезал автобус, Алька поморщилась. — А сейчас мне кажется, что я его лишился.
— Давай не будем об этом.
— Почему, черт возьми? Ну, чем я тебе не нравлюсь? Поводок купи, а корм с рук я уже беру.
— Потому что я не хочу, чтобы мой мужчина регулярно отвлекался на проходящие мимо стройные ножки, и вообще, я люблю блондинов.
— Дурной вкус. А кстати, у тебя с ним серьезно?
— С кем? — опешила Алька.
— Я видел тебя вчера в парке с каким-то хмырем, он явно не знал, с какого бока к тебе подлезть…
— Скотина ты, а не друг, — вдруг беззлобно рассмеялась Алька. — Так ты сегодня из-за этого всех перебаламутил, Отелло? Это мой одноклассник, мы с ним случайно встретились в Крыму. Между прочим, у человека тяжелый душевный кризис, в отличие от некоторых особо продвинутых балбесов. Хотя, пожалуй, у меня есть к нему особая корысть: мне он нравится.
— А я? — с нажимом спросил Стас.
— Ты мой друг. У меня с тобой другие счеты. Хотя все могло измениться, если бы ты поехал со мной. — Альке было очень жаль Стаса, но он сам напросился. — Иногда в жизни все решают минуты, случайные слова, короткий, мимолетный взгляд. А теперь поздно — я влюбилась.
— Глупо, как это глупо, — сник Стас. Его обида вспыхнула и погасла. Слишком долго он знал Альку, чтобы дуться на нее. Тем более, что он сам в свое время приложил определенные усилия, чтобы спустить их роман на тормозах, боясь потерять свободу. Тогда Алька это поняла, и отношения быстро свелись к дружеским, хотя это ей далось явно нелегко. То, что он потерял, Стас понял уже слишком поздно, но обратной дороги не было. Слабый шанс появился лишь этой весной, потом — предложение поехать вместе в заповедник — Стас мог позволить себе любой курорт, но иногда хотелось чего-то крутого, острого, например, пожить в глуши, помахать мечами, поиграть… Но помешала чертова работа, а ждать Алька не захотела. Может потому, что уже устала ждать.
— Стасик, как насчет кофе? — Машина уже остановилась у подъезда, но девушка медлила. Она не ожидала такой реакции Стаса, и странная грусть охватила ее. Вся прошлая жизнь разваливалась, все менялось. Она до сих пор не могла поверить, что это все происходит с ней — но ежедневные встречи с Михаилом продолжались, и Алька чувствовала, что тонет. Ей настолько необходимо было видеть его, говорить с ним, что о других людях она совершенно забыла. Перед Стасом ее вины не было никакой, но все-таки его было очень жалко.
— Нет, спасибо, Аллочка, — Стас мягко коснулся губами ее щеки и отстранился. Улыбка у него вышла кривая, но пусть лучше так… — Может, в другой раз.
— Обязательно.
Стас подождал, пока Алька скрылась за обшарпанной дверью подъезда, вылез из машины и посмотрел наверх: через несколько минут зажегся свет в ее окне. Ритуал был выполнен, теперь надо было уезжать.

***

Идея поехать на природу принадлежала Марату. Зарядившие было дожди благополучно окончились, крупный заказ тоже был завершен. Более того, клиент остался доволен, пообещав порекомендовать мастерскую своим знакомым, что было заслуженной удачей. По этому поводу Марат плюнул на все дела и решил устроить небольшой пикничок на своей даче в кругу сотрудников. Надо же людям оттягиваться после тяжелых будней, тем более, что Михаил загонял просто всех, требуя временами почти ювелирной работы от мастеров. Досталось слегка и Марату, но это было нормально — каждый знал свое дело и не лез в чужие. Тем более, победителям прощается все.
Когда Марат сообщил о планах на грядущие выходные, Михаил замешкался. Обычно на подобные мероприятия он ездил один — Светлана не любила подобных посиделок, считая их пустым времяпровождением. Сначала он просил, настаивал, потом перестал, просто сообщая, что он уехал, будет дня через два-три. Его обида на жену быстро переросла в отчуждение, а затем и в привычку не посвящать ее в свои дела, даже такие пустяковые. Впрочем, на это Светлане было наплевать.
— Добро, — согласился Михаил, решив долгими раздумьями не томить партнера. — Но я приеду не один.
Теперь опешил Марат.
— С женой? — Марат не переносил Светлану на дух, считая ее просто сумасбродной бабой, которой не хватает хорошей порки. Как-то раз он с пьяных глаз заявил об этом Михаилу, с чем тот, в общем-то согласился, сказав правда, что подобных методов общения он совершенно не приемлет. Правда, после этого Светлана почти исчезла с горизонта. И вот те на…
— Нет.
Ответ несказанно обрадовал Марата, настолько, что он даже не подумал что-либо уточнять. Они вдвоем отучились в одной группе в техникуме, работали в одной и той же конторе, и за годы знакомства Марат точно знал: Михаил отличался ангельским терпением, но наступал момент, когда все менялось — количественные изменения переходили в качественные — и конечное решение обжалованию не подлежало.
— Ты приедешь со своей Аллой? — Марат несколько раз видел ее мельком, когда она приходила в столярку. Девушка хотя и была не в его вкусе, но это не значило ровным счетом ничего, учитывая, что, по его мнению, она очень неплохо подходила приятелю.
— Да. Ну не со Светкой же…
Пока продолжалось оповещение остальных членов маленького коллектива, Михаил призадумался. С одной стороны, надо же было с чего-то начинать, он уже тихо изводился от собственной нерешительности, с другой же — понимал, что еще неизвестно, как Алька среагирует на подобное предложение. Он был уверен, что она раздумывает: ну и что, проводили вместе вечера, пару раз заезжали к ней домой, засиживаясь за рассматриванием старых фотографий и просто трепом, но все это больше походило на школьный роман шестнадцатилетних — их, а не современной молодежи. Все было очень тонко, соткано из полутонов: разговоры, жесты. Они кружились вокруг друг друга, не решаясь предпринять резких шагов, но тянуться так до бесконечности все же не могло. И Михаил чувствовал, что Алька зачем-то оставляет право следующего шага ему. А если дело и впрямь обстояло именно так, то она не откажется поехать на шашлыки.
Михаил не мог дожидаться вечера, перезвонил Альке домой. Она печально сообщила, что уже устала от чертовых французских закорючек, написанных к тому же не совсем французами, и мечтает забросить все куда подальше, потому что больше всего ей хочется гулять, а не работать. Но, увы, готовые материалы надо отдавать завтра, и ей жаль, но встретиться сегодня никак не получится.
Уговаривать Альку не пришлось. Она согласилась легко, почти не раздумывая — ведь они едут вместе, хотя и не вдвоем. Простота, с которой был решен вопрос с выходными, вызвал у Михаила приступ щенячьего восторга: все-таки он ей был не безразличен, она хотела быть рядом с ним! Еще три дня, и они окажутся рядом надолго, и, чем черт не шутит, все будет так, как хотелось бы. Михаилу все чаще и чаще по ночам снилась Алька: он четко видел ее загорелое лицо, рассыпавшиеся по плечам светлые непослушные волосы, и она дразнила его своими прикосновениями, заставляя трепетать каждой жилкой. Сны были яркими и радостными, и мужчине безумно хотелось сделать их реальностью.

***

Светлана нервничала. Михаил задумчиво разглядывал потолок, затягивая паузу. Повторить сказанное? Но и так уже все понятно: они стали чужими уже слишком давно, жили по инерции, скука стала их привычкой.
— И что ты хочешь этим сказать? — голос женщины был непривычно высок и резал слух. Наверное, ей хотелось разреветься, но она не была уверена в правильности этого. Обычно на Михаила слезы действовали безотказно, поэтому средство было из разряда крайних, тех, что сберегаются на черный день.
— Нам стоит развестись, — как можно мягче сказал Михаил. Ему совершенно не хотелось обижать жену, он надеялся, что она не глупа и сама все поймет. Все-таки они прожили вместе очень долго, и в их жизни было все: и хорошее, и плохое. Правда, Михаилу казалось, что больше всего в их жизни было равнодушия житейского быта, высасывающего силы и энергию. Они давно уже были несвободны, скованы по рукам и ногам цепями условностей. Дети были лишь малым штрихом к этому.
— Почему?! Чем я тебя не устраиваю?
— Света, я изменился. Я не могу жить так, как жил раньше. Мне нужна свобода, это жестоко звучит, но мне она нужна. И ради нее я готов на все.
— Ты можешь бросить меня, мальчиков?
— Да.
— Да как ты можешь! — Черный день наступил, слезы хлынули неудержимым потоком. Для Светланы подобное заявление Михаила оказалось полной неожиданностью: двое детей казались прочным якорем, привязывающим мужа к дому. Ей даже в голову не приходило, что такое может произойти. Это было немыслимо. Это было ужасно. — Ради чего? Почему я могу готовить, стирать, убираться, и одновременно самосовершенствоваться?! Ты никогда не понимал меня! Ты всегда пренебрегал мной, тем, что я говорю! О какой свободе ты говоришь, разве тебе кто-то мешает?!
— В жизни человека есть несколько этапов, — тихо, искусственно понижая голос заговорил Михаил. Почему-то весь разговор померещился нелепым фарсом, и он удивленно заметил, что отстраняется от него, слушая все словно со стороны.

***

Михаил позвонил в дверь, когда на часах было половина десятого. Это было чуть раньше назначенного срока, но ждать внизу у подъезда совсем не хотелось. Рано выскочив из дома, Михаил размечтался о чашке фирменного Алькиного кофе, крепкого, пахнущего корицей и еще какими-то неизвестными специями. Обычно после него сон снимало как рукой, да и голова прояснялась с удивительной легкостью. Впрочем, оно было и просто вкусно. Судя по запаху, просачивающемуся за дверь, Алька делала именно его.
Ждать пришлось недолго. Дверь с легким щелчком распахнулась, в проеме возникла Алька, махнувшая приветственно рукой, и мгновенно исчезнувшая в сторону кухни.
— Проходи… Я сейчас…
Михаил, не торопясь, разделся, поискал тапочки под свой немаленький размер, успев при этом заглянуть в зеркало, оценивая себя. Выглядел он на четыре с плюсом по собственной пятибалльной шкале, что порадовало. «Я совсем с ума сошел, — развеселился Михаил, понимая, как неудержимо хочет поправить волосы, ворот рубашки. — Вот до чего любовь доводит.»
В кухне на столе уже стояли две чашки, Алька разливала приготовленный кофе. В пушистом розовом халате она была совсем домашняя и безобидная, совершенно иная, нежели привык видеть Михаил.
— Привет, Мишка. Я закопалась?
— Привет, солнышко. Это я раньше времени явился, как татарин.
— Скажешь тоже… — Алька подставила щеку под поцелуй, косясь при этом на стоящую на плите джезву. — Сейчас еще кофейку сварим, а то обычно мне всегда мало. Ты завтракал?
Михаил отрицательно покачал головой.
— Тогда там, в холодильнике, достань йогурт и вообще, бери, что найдешь. Голодный человек — плохой человек, он все время думает о том, кого бы съесть. А я жи-ить хочу, я невкусная…
Почему-то всегда, чтобы скрыть волнение или свое смущение, девушка начинала дурачиться. Это раздражало ее саму, но изменить стиль поведения оказывалось крайне тяжело. Куда проще натянуть на себя болтливо-клоунскую маску, и говорить вроде бы бездумно, а на самом деле просто прятать свои чувства. Начавшийся день был очень важен для обоих: сегодня могло решиться, в какую сторону изменится их жизнь. И они оба ждали этого момента.
Пока Михаил делал себе бутерброды, Алька убежала переодеться. Ее сборы заняли всего несколько минут: привычные джинсы, рубашка, свитер на всякий случай. Еще некоторое время она задумчиво постояла перед зеркалом, изучая свое отражение, и критически покачала головой. Наверное, в тридцать лет можно выглядеть и лучше. Или нет? Обычно подобный вопрос мало занимал ее, но сегодня это показалось жизненно важным. «Я просто обязана быть на высоте. Мне необходимо стать самой лучшей, потому что мне нужен этот мужчина, и я добьюсь его.»
К Алькиному удивлению, Михаил приехал на собственной машине — серой девятке, о существовании которой она и не подозревала.
— Мне на ней ездить некуда, — лишь развел руками Михаил, — только за город. Иногда я своих на дачу отвожу, или к друзьям езжу. Я ведь ее купил просто так, по приколу. С другой стороны, стоит, есть не просит, а польза иногда от нее какая-никакая есть.
По сравнению со Стасом, Михаил-водитель был, конечно, так себе. Стас просто презирал правый ряд, считая, что это экологическая ниша чайников. Впрочем, машину Стас водил почти пять лет каждый день, а Михаил, как выяснилось, от силы год, и то изредка. Время от времени Альке самой хотелось пересесть в кресло водителя, порулить, но прав у нее не было, да и все уроки, преподанные в свое время Стасом, подзабылись. Впрочем, это совершенно не мешало тихонько катиться по старому Волоколамскому шоссе, оживленно обсуждая планы на день.
На даче у Марата Михаил был далеко не первый раз, и уже успел довольно неплохо изучить все окрестности. Гулять там, к сожалению, было почти негде — коттеджики дачного поселка, разросшегося за несколько лет, одним концом упирались в трассу Москва-Рига, а другим выходили на бескрайние поля родины. Маленький кусочек чудом уцелевшего леса был истоптан грибниками и дачниками вдоль и поперек, да и идти до него было долго. Так что весь день надо было сидеть на участке, пусть даже он и пятнадцать соток.
— Слушай, — вдруг предложил Михаил, — а давай опоздаем.
— Это как?
— Нам по дороге через Новый Иерусалим. Может, пройдемся, погуляем? А Марат и без нас все организует, я же только вино везу для шашлыков.
— Давай, — согласилась Алька.
Михаил кинул машину на стоянке почти у самого монастыря. Вокруг толкалась куча разношерстного народа: галдящие туристы, радостные молодожены, сердито крестящие и крайне неодобрительно зыркающие по сторонам старухи.
— Пойдем здесь, — Михаил показал на тропинку, огибающую монастырь по внешней стороне. — Там красиво. Ты здесь когда-нибудь была?
— Нет, только в Звенигороде. Там место удивительно красивое, а тут уж слишком все на виду.
— Это точно. Но ведь сегодня выходной…
Алька первая обняла Михаила, вопросительно глядя на него. В просвечивающих сквозь листву солнечных лучах волосы мужчины почти светились, вокруг головы сиял ореол. И весь он казался каким-то иным, нереальным. Нет, она помнила и его усталость в Ялте, и пробуждающийся вкус к жизни в горах, и плещущую через край энергию в Москве. Но все было словно прелюдией к чему-то другому. Но к чему? Иногда Альке казалось, что разгадка где-то рядом, еще чуть-чуть, и она поймет. Но Михаил улыбался, начинал что-нибудь говорить, и все ее умозаключения рушились. Вот и сейчас внутри него полыхал огонь, не находя выхода, прорываясь в случайных словах, образах. Алька была уверена в этом почти наверняка, ожидая и боясь одновременно того момента, когда он выплеснется наружу. И дело было вовсе не в их растущей привязанности друг к другу, просто в заповеднике, пока Михаил по утрам ходил встречать рассвет, произошли изменения, теперь меняющие течение его жизни.
— Ты совсем-совсем другой, — сказала Алька, ласково касаясь ладонью шеи Михаила. Нежность переполняла ее, ей хотелось прижаться к мужчине и забыть про все на свете. Ну почему тот, кто ей становился все дороже, был женат? И почему она так боялась отпустить его руки, словно он исчезнет, растает как дым? В этот момент между ними плелись незримые нити, Алька понимала это, но не чувствовала, и это было очень обидно.
— Почему? — удивился Михаил. Он наслаждался Алькиной близостью, голова сладко кружилась от этого и еще от ощущения какого-то единения, еще до конца непонятного, но достаточно важного. Размышлять на подобные темы не хотелось.
— Мы общаемся с тобой долго, но я почти не знаю тебя. Ты изменчивый, ты все время новый.
— Это хорошо или плохо?
— Не знаю. Просто я ничего не понимаю.
— А ты не думай, — Михаил засмеялся, легко поднимая Альку на руки. Она немного растерялась, вцепившись от неожиданности пальцами в плечи мужчины, но тот держал крепко. — В пустую голову интересные мысли приходят чаще.
— Мишка, уронишь…
— Не-а, тебе что, неудобно?
— Нет.
Потом они стояли и долго целовались, и все мысли действительно исчезли, уступая место просто радости и чувству, что все будет хорошо.

***

— Ну ты даешь! — Марат обалдело смотрел на Михаила, пока тот вытаскивал из машины пакеты с бутылками. — Ты даешь… Мы же вас уже часа четыре ждем, беспокоиться начали. Ну мало ли что случиться могло? Вроде договорились же…
Михаил улыбнулся, посмотрев на суетящегося Марата, и у того пропало всякое желание задавать вопросы. Действительно, ну что могло задержать мужчину и женщину? Спрашивать и впрямь глупо, хотя и обидно — все действительно волновались, учитывая, что компаньон обычно отличался английской пунктуальностью. Михаил же, словно поняв мысли приятеля, чуть не расхохотался. Ну, конечно, кому в голову могло прийти, что можно просто прогулять почти четыре часа, не заметив, как летит время.
Пока вся компания шумно накрывала праздничный стол, Марат украдкой разглядывал подругу своего партнера. Пожалуй, в мастерской он ошибся, женщина была гораздо более уверенная и решительная, нежели ему показалось на первый взгляд, но совершенно меняющаяся, когда рядом оказывался Михаил. Пожалуй, он оказался не прав и в другом: Алла была достаточно красива, хотя не желала подчеркивать свои достоинства, а жаль… Марат всегда искренне восхищался красивыми женщинами, хотя свой выбор сделал уже давно.
Алька как-то легко растворилась в куче малознакомого народа. Ей даже самой было удивительно, что пока удается без проблем поладить со всеми. С женщинами она пошушукалась о мужчинах, мужчинами рассказала несколько довольно забавных анекдотов о жизни женщин, а потом как-то незаметно оказалась около Михаила. Рядом с ним она чувствовала себя уютно и спокойно, хотелось просто расслабиться, ощущая его руки, их нежные прикосновения. Михаил, похоже, тоже думал о чем-то подобном. Временами он обнимал Альку, притягивал ее к себе, и она отзывалась, становясь мягкой и податливой. Ему хотелось, чтобы все исчезли, и они наконец-то остались вдвоем.
Подобное случилось лишь поздно вечером, когда порядком нетрезвая и отсмеявшаяся компания стала медленно расходиться по комнатам. Шашлыки, удавшиеся на славу, были съедены, вино выпито, а рассказываемые истории и анекдоты подошли к концу.
И снова была ночь, костер, звезды. Алька пересела на колени к Михаилу, обняла, согревая его своим теплым дыханием. Михаил уткнулся в ее волосы, провел губами по шее. Близость друг друга сводила с ума.
— Я не знаю, как я жил все это время без тебя, — шептал Михаил, говоря все, что приходило ему в голову. — Ты моя самая лучшая, самая хорошая. Ты даже не представляешь, как я ждал этого момента.
— Мишенька, хороший мой, — Алька не могла оторваться от губ Михаила, волна радости и возбуждения захлестывали ее, и она наслаждалась этими чувствами. Слишком давно никто не волновал ее настолько, чтобы она желала потерять голову. — Мишенька… Ты только не отпускай меня…
— Алюша…
— Мишенька…
Они целовались, ласкали друг друга, зная, что некуда торопиться, и что впереди еще много дней и ночей, которые будут безраздельно принадлежать только им двоим.
— Давай завтра поедем ко мне, — прерывисто говорила Алька. — Я хочу быть с тобой…
— Я тоже хочу тебя… — Михаил чувствовал, как страсть захватывает его, заставляя все сильнее и сильнее прижимать Альку к себя, все глубже проникать под одежду. — Только я хочу тебя сейчас, здесь…
Кто-то закашлялся в домике, и тонкие стены пропустили звуки. Где-то неподалеку слышались голоса людей, ветер доносил музыку, то усиливавшуюся, то гаснущую на ветру. Волна возбуждения чуть схлынула, оставляя ощущение опустошения. Наверное, лучше было подождать завтра, когда они вернутся в Москву, где никто не сможет им помешать и полностью погрузятся в состояние любовного восторга. Михаилу хотелось не отвлекаться ни на что, сосредоточившись целиком и полностью на той сладкой истоме, которая охватывала его от поцелуев и прикосновений. Алька словно прочла его мысли, чуть отстраняясь и убирая руки с тела Михаила.
— Пойдем спать? — чуть виновато спросила она. С одной стороны ей не хотелось размыкать объятия, с другой не улыбалось заниматься любовью на узкой лавочке, того и гляди норовящей рухнуть в догорающий костер.
— Да, пожалуй, — Михаил понимал, что на сегодня хватит и стоит остановиться. Но сожаление и искус возобновить игру были все еще сильны. Пришлось медленно отпустить Альку, дождаться, пока она встанет, поправит одежду, и лишь затем подняться самому.
— Ты только не смейся, — вдруг серьезно сказала девушка, — но я, наверное, сейчас сама ничего не понимаю. Все мои мысли только о тебе. Давай завтра уедем пораньше, а то я умру от моих желаний…
— Не умрешь, — засмеялся Михаил, чувствуя, что Алька недоговаривает, обрывая себя на полуслове. Он догадывался, почему, но и сам еще не мог сказать ей, что любит — пока не мог.

***

Идея жить вместе принадлежала Альке, однажды понявшей, как пусто до этого было в ее доме. Они, конечно, и так все вечера и ночи проводили вместе, но эффект временности оставался — в любой момент такая жизнь могла закончиться. Когда же узнала, что Михаил намерен снять квартиру, то обиделась — ну зачем все так усложнять? Иногда ей казалось, что он не говорит и половины вещей, с ним происходящих: улыбается, сводит все к мелочам, а потом, между прочим, сообщает: «У меня через неделю суд, развожусь». И опять, как ни в чем не бывало, а в глубине глаз — водоворот, огонь…
— Мишка, почему ты ничего мне не говоришь? — поинтересовалась однажды Алька, решив пойти напролом.
— Это как, малыш? — Михаил не понял вопроса. Он был уверен, что между ними с Алькой нет тайн, так или иначе все становилось ей известно.
— А ты сам не замечаешь? Скажешь пару слов, будто ничего не происходит, а я ломай голову… Если я очень настырная и лезу куда не след, лучше говори сразу. Но мне кажется, что ты опять усталый, задерганный. Я все понимаю — развод дело нелегкое.
— Извини, Алюш, но мне совсем не хочется грузить тебя своими проблемами. Да и к тому же я боюсь надоесть — ведь и так почти все время живу у тебя. А про развод… Чего трепать языком о том, что еще не сделано, с первого раза вряд ли разведут. Хорош бы я был, если бы чего-то обещал и не держал своего слова. Я же совсем не знал, как что сложится.
— Ох, это же так здорово, просыпаться и видеть тебя. И не притворяйся, что не понимаешь, как я этому рада. Я бы тебя вообще никуда не отпускала, только это уже будет насилие над личностью, твоей, разумеется. Ну а все-таки, что за неприятности с квартирой? Хочешь ее разменять?
— Да нет, куда менять нашу двушку. Я хотел купить себе что-нибудь поблизости от тебя, но, понимаешь, пока меня со Светкой не развели, ничего приобретать нельзя, иначе поделят. Вот я подумал, что имеет смысл снять хотя бы однокомнатную квартиру.
— А чем тебя моя норка не устраивает? Места у меня много, правда, сюда иногда заваливаются без предупреждения мои друзья, но ведь это не конец света…
— Не боишься, что моя физиономия каждый день тебе будет действовать на нервы? — Михаил умудрился положить голову на Алькины коленки и не желал менять занятую стратегическую позицию.
— Это с вечера до утра-то? Мне, между прочим, будет действовать на нервы, если я ее не буду видеть. — Алька наклонилась к Михаилу, целуя его. Она думала, что если что-нибудь стрясется, и он исчезнет, вся жизнь в одночасье рухнет. И еще ее преследовало чувство, что они знакомы давно, гораздо дольше, чем существовали бренные тела. Но, не умея объяснять подобные мысли, Алька старалась не говорить о них.
Михаил вывернулся, переворачиваясь, и оказался сидящим на коленях напротив нее. Свет ночника делал мужское лицо таинственным, похожим на маску с остро очерченными скулами и черными провалами глаз. Это было наваждение какое-то, Алька даже потрясла головой, но оно не исчезло. Пальцы Михаила переплелись с Алькиными, и девушки почудилось, что ее пронзает пульсация чужой крови, и, сливаясь с биением ее сердца, создает какое-то иное пространство.
— Это пустяки, Алька. Игры, которые мы себе позволяем. Я до конца еще сам в это не могу поверить, но мир, который нас окружает, действительно эфемерен. Гораздо важнее все то, что мы творим в его нефизических проявлениях. — Взгляд Михаил был прям, он говорил, не отрывая глаз от Альки, словно одержимый внезапным порывом. — Мне снятся сны, где я вижу огромное звездное небо. Но на него наслаивается еще одно, еще… Многомерность миров? Астральные картины? Видения прошлого? или будущего? Я не понимаю, что это, но очень хочу знать. Мне кажется, что сейчас я начинаю жить совсем по-другому, нежели до этого. Привычные образы выворачиваются наизнанку, может быть, это должно пугать, но мне — нравится. Ты извини меня, если я временами молчу, но это вовсе не оттого, что я скрываю что-то… Просто мне нужно самому время, чтобы привыкнуть к новым ощущениям.
— Ты это и впрямь видишь? — В глазах Альки читалось восхищение.
— Не знаю, вижу или, скорее, ощущаю, знаю. Понимаешь, чувство такое, словно мне это было знакомо, но я все забыл, и лишь теперь начал вспоминать — неровно, кусочками, выхватывая что-то, но не представляя всей картины в целом. Я бы и рад тебе рассказать, что мне мерещиться, только я еще сам до конца не понял.
— Ладно, прощаю… — смилостивилась Алька. — Но, может быть, я могу помочь в делах земных?
Странная волна прикосновения к чему-то, стоящему вне обыденных понятий, отпускала. Такое случилось с Михаилом в третий раз, и уже не так сильно потрясло, как вначале: находившиеся рядом с ним люди внезапно превращались в цветовые пятна, а их мысли звучали подобно речи. Но если не обращать на них внимания, то перед глазами, подобно вспышкам, мелькали странные видения, не имеющие ничего общего с реальностью. Михаил воспринимал их как кино, не будучи в состоянии объяснить этот феномен. Смотрел и запоминал.
Алька почувствовала, как расслабился Михаил, и немного подумав, повторила свой вопрос.
— Есть одна проблема… — признался мужчина. — Мой сын.
— С ним что-нибудь случилось?
— Еще нет, но дело в том, что он — мой. Трудно понять, что такое материнский инстинкт, не родив ребенка. Но еще труднее — что такое материнский инстинкт у мужчины. Я ведь захожу иногда домой только ради Олежки. Ему без меня плохо, и, знаешь, мне без него тоже. Я ведь в двадцать лет очень хотел ребенка, радовался его появлению на свет. Пока он был маленький, я жалел Светку, сидел с ним ночами. Потом он чуть подрос, родился второй… Я предлагал Светке сделать аборт, но она категорически отказалась. Однако после родов она долго болела, и Олежка оказался полностью на мне. Я отвозил его в сад, забирал из сада, во время карантина он просто дневал и ночевал со мной на работе. Мне все время казалось, что я уделяю ему мало внимания, и поэтому старался проводить с ним как можно больше времени. В результате он стал слушаться только меня, почти полностью игнорируя мать. А сейчас, когда я захожу домой, он смотрит на меня зареванными глазами и молчит, обидевшись. Он все еще не хочет поверить, что я стал приходящим папой.
— Мишенька, — осторожно спросила Алька, — а почему ты тогда не заберешь его?
— Куда? Теперь понимаешь, почему я хотел снять квартиру? Но это тоже не выход. Мне слишком сильно хочется быть рядом с тобой. Наверное, ты сейчас для меня самое главное в жизни.
— Я боюсь, что ты потом будешь об этом сильно жалеть, — задумчиво произнесла девушка. Такой расклад оказался неожиданностью.
Алька философски относилась к излишкам жилплощади, зачастую пуская пожить кого-то из своих друзей, если у тех возникала такая необходимость. Но ребенок? Впрочем, это же не грудной младенец, который будет орать без умолку, чего Алька представить не могла, да и не желала. На одной чаше весов был Михаил, на другой — ее относительное спокойствие. Немного поколебавшись, Алька выбрала первое — в омут надо нырять с головой, иначе не интересно. В конце концов, если подобная жизнь ее не будет устраивать, она как-нибудь аккуратно намекнет Михаилу, понадеявшись, что тот поймет ее правильно и не обидится. Впрочем, мысль обзавестись не только любовником, которого в будущем она даже представляла себе в роли мужа, но и ребенком, позабавила девушку. Что ж, пить, так пить сказал котенок… — Ты думаешь, мы не уживемся все вместе?

***

По квартире гулял ветер, раздувая занавески, пронзительно завывая на разные тона. Под ногами скрипели осколки посуды, была рассыпана земля из опрокинутого цветочного горшка. Жалкие синеватые листики фиалки были нещадно смяты и растоптаны. Михаил зябко передернул плечами, выругался. Светка учинила это безобразие, когда пыталась «побеседовать» на тему грядущего суда.
— Ты дрянь! — кричала она, и ее довольно миловидное лицо перекашивалось от ярости. Наверное, чуть выше градус взвода, и она бы вцепилась в лицо Михаила яркими наманикюреными ногтями. Но ее муж неподвижно стоял в дверях, и в его взгляде читалось спокойствие и чуть-чуть — брезгливость.
— Охолонись, — только и сказал он, когда Светка с размаху швырнула на пол груду тарелок, еще недавно мирно стоящих в сушке возле плиты. Сказал, и сделал два молниеносных шага, перехватывая женскую руку, занесенную для нового броска. — Чумная баба…
— Как ты мог… — теперь Светка захлебывалась слезами, — отнять у нас все…
— Все? Я обещал оставить тебе квартиру, дачу, ежемесячно давать вполне приличную сумму на содержание детей, а тебе все мало? — Михаил удерживал бьющуюся в истерике жену, а та пыталась изо всех сил вывернуться, заехать со всей дури по холодному лицу своего бывшего. Ненависть душила ее, ненависть и обида, и она даже не видела испуганных лиц сыновей, когда те на шум выскочили из своей комнаты — и застыли поодаль.
Михаил почувствовал их, и обернулся. Светлана вырвалась, снеся при этом что-то со стола, и рухнула на пол посредине кухни.
— Мама, папа… — голос у старшего из мальчишек дрожал. — Папа…
— Уйдите, пожалуйста, — коротко бросил Михаил, и голос его прозвучал совсем не резко. — Я вам потом все объясню.
— Мальчики мои, — причитала Светка, — как же нам жить теперь… Отец ваш бросает нас…
—Уйдите, — уже жестче повторил Михаил, и дети исчезли. — И ты уймись. Ты ведь поговорить хотела? И что ты мне можешь сказать?
— Я не отдам тебе Олега. — Четко выговорила Светка. Слезы на ее лице высыхали, оставляя грязные пятна макияжа. Выплеснутая в истерике злость утекла, оставив лишь пустоту. Михаил оставался непреклонен, но и она сдаваться не собиралась. — Сегодня я говорила с адвокатом, и, поверь, у тебя очень мало шансов, что нас запросто разведут.
— Мне наплевать на это. Ответь, чего тебя не устроило? Зачем ты настраиваешь всех против меня, к чему звонки моим родителям и твои бесконечные жалобы?
— Мне нужен ты. — В интонациях Светки послышалось отчаяние. Она не врала.
На какое-то мгновение Михаил прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Он все еще удивлялся внезапным переменам в восприятии окружающего мира. Силуэт жены расплылся, превращаясь в грязно-оранжевое пятно с бурыми разводами по краям, и в нем как в раскрытой книге читалось то, что она думала на самом деле.
Бог с ним, что муж решил бросить ее. Она даже где-то в глубине души была рада внезапной свободе. Теперь ничего не сдерживало ее, и можно было заниматься чем угодно. Дети? Как-нибудь справимся. Деньги? Суммы, которую обещал ей Михаил, хватило бы, чтобы достаточно неплохо жить и содержать детей, но посещаемые уроки колдовства требовали средств гораздо больших. Мысль о том, что об этом придется забыть, вызывала бешенство. Она уже привыкла так жить, — широко, не считая денег, не заботясь о них. Привычка распоряжаться финансами в доме въелась в кровь, и лишение доступа к «кошельку» взбесило ее. В один прекрасный, то есть отвратительный день, Светлана выяснила, что принесенные мужем деньги окончились слишком быстро, и больше давать он не намерен. «Иди поработай, — усмехнулся он, — тебе полезно, привыкай». И тогда она ясно решила: развода не будет, любой ценой. А средств для этого было предостаточно.
— Ты ничего не получишь, — Михаил помассировал пальцами виски, голова от напряжения начала ныть. Нелегко было читать чужие мысли, да еще столь нелицеприятные для себя. А ведь с ней он прожил так долго! Впрочем, это уже не имело значения. — Машину я продал, денег никаких больше нет. Надеюсь, что одного сына ты в состоянии будешь прокормить. Олега я заберу себе, и учти — если дети делятся между супругами, то алименты никто не платит. Усекла? И еще: если я опять найду хоть что-то из магических амулетов в моей одежде — за себя не ручаюсь.
Михаилу было гадко от той роли, которую он играл, но жена вынуждала его. Каждое появление дома оказывалось неприятнее предыдущего, Светка устраивала то концерты, то бурные истерики, между делом подсовывая в его одежду всякие предметы и предметики, вроде засушенных кусочков какой-то спекшейся дряни и бумажек с корявыми рунами. Вреда от них не было, но неприятный осадок, что тебя пытаются поймать и привязать, раздражал. Когда Михаил пересказывал все Альке, та хмурилась, считая, что безнаказанным подобные проделки оставлять нельзя. Может быть, она была права, но мужчина был уверен, что это несерьезно, и магические предметы приворота летели в помойку.
Светлана сникла. Все ее доморощенные средства удержать мужа не помогали. Не срабатывали амулеты, не действовала истерика, словно его окружала плотная защитная оболочка, пробиться сквозь которую было ей не под силу. Тысячу раз была права Светкина подруга Галина, говорившая, что надо быть спокойнее. Колдовство не терпит небрежности и несобранности. Ну к чему она, например, учинила безобразный скандал с битьем посуды только что? Не добилась ничего, кроме усложнения задачи. Ситуация была стандартная: неверный муж, нахальная соперница — на одной чаше весов и несчастная брошенная жена с двумя сыновьями — на другой. Обычно, как ее учили, перевешивала вторая чаша, и все колдуны и экстрасенсы считали своим долгом помогать праведному делу, правда, за немалые деньги. Светлана тщательно готовилась к тому, что ей придется воспользоваться подобными услугами: собирала волосы с пиджака, сумела найти несколько остриженных ногтей и даже, — удача, засохшую кровь Михаила на платке, который он как-то запачкал, обрезавшись остро заточенным ножом.
Что-то неприятное почудилось Михаилу, когда его жена вдруг задумчиво оперлась локтями о стол, глядя поверх него и чему-то улыбаясь одними краешками губ. Лицо ее разгладилось и просветлело.
— Ах, Миша, — вздохнула она, — ты не прав, но боишься в этом признаться. Но я не сержусь на тебя…
Смена тактики была чересчур резкой. Михаил напрягся, но ничего больше не последовало. Жена поднялась, взяла веник, и стала сметать с пола следы недавнего побоища. «Господи, — подумал Михаил, — я зашел сюда за вещами на десять минут, а проторчал почти полтора часа. Алька же будет волноваться. Сейчас заберу Олежку и уеду.»
Зареванные дети не спали, просто молча лежа в своих кроватях, словно ожидая чего-то страшного. Он обещал поговорить с ним, и вот он пришел. Младший сын, Андрей, заревел в голос, затем соскочил кровати и зашлепал босыми ножками прочь, к маме. Впрочем, это было ожидаемо, Михаил лишь проводил глазами ребенка, ничего не говоря ему.
— Папа… Ты действительно нас, меня, — всхлипнуло рядышком, — бросишь?
— Олежка, — Михаил сел на краешек кровати старшего сына, тот немедленно подскочил, настороженно вглядываясь в лицо отца. Михаил погладил мальчугана по голове, успокаивая. — Я надеюсь, что ты взрослый, и все поймешь. Мы с твоей мамой хотим жить порознь. Ты поедешь со мной?
— Да, — Олежка, похоже, больше всего боялся именно исчезновения отца, а так, вместе с ним, можно было куда угодно, хоть на край света.
— Только там мы будем жить не вдвоем, а втроем, с другой тетей. — Михаил подумал и добавил: — Которую я очень люблю.
Пока сын быстро собирался, складывая вещи в объемистую сумку, принесенную отцом, Светлана скорбно молчала. Этот раунд игры завершился не в ее пользу, но она не теряла надежды — колдовство не могло подвести ту, что безраздельно верила в его всемогущество. То, что еще ничего не вышло у нее самой и ее ближайших подруг, не расстраивало — даже у магистров случаются промашки. Ладно, надо признать свое поражение и обратиться к кому-нибудь из магов их ассоциации, специализирующихся на семейных проблемах. В успехе своего предприятия Светлана не сомневалась, решив, что пока муженек пусть вытворяет все, что ему заблагорассудится. Чем больше глупостей он совершит, тем лучше. Эта мысль успокоила ее, и отправилась в ванную смывать следы потекшей туши со своего лица и приводить себя в порядок.

***

— А это что? Чтобы убивать всех, вжих, вжих?!
— Ага, — бросила через плечо Алька. На полированной поверхности шкафа хорошо отражалось все, что происходило в комнате, и поэтому наблюдать можно было с комфортом, не поворачивая головы. Подумаешь, эка невидаль, восьмилетний сорванец размахивает кривым сувенирным кинжалом, призванным нести в массы искусство Закавказья. Это было самое безопасное из того, чем можно было занять ребенка, с точки зрения Альки. «Ничего, — успокаивала она Михаила, настороженного такими играми, — один раз порежется, хотя этим тупым монстром это еще надо умудриться сделать, второй раз будет аккуратнее. Ты просто не догадываешься, чем они в школе балуются.»
К Алькиному величайшему удивлению, поладить с сыном Михаила оказалось достаточно просто: небольшой оружейный уголок, тщательно собираемый и лелеемый в течение вот уже нескольких лет, стал решающим аргументом в деле воспитания подрастающего поколения. Олег ходил вокруг да около, невинными глазами посматривая на старающуюся быть строгой девушку, которая убрала все это невиданное богатство в шкаф, предварительно проверив замок — на всякий случай. Арсенал потряс воображение ребенка, и он стал прикладывать неимоверные усилия, стараясь добиться расположения тети Аллы. Чего, собственно, Альке и было нужно. Теперь диву давался Михаил, привыкший, что справиться с чадом по силам только ему одному.
Потребовалось две недели, прежде чем Алька освоилась в новой атмосфере, поняв, что это не так уже и плохо — иметь почти мужа и почти взрослого ребенка. Михаил старался приходить домой как можно раньше, притаскивая букеты астр и гладиолусов, сумки с фруктами, и еще тысячу мелочей для дома.
— А что мне делать? — недоумевала Алька, глядя на своего друга. — Как ты успеваешь везде?
— А у меня крылья… — Смеялся Михаил, лучась радостью. — И ты…
Ребенок совершенно не мешал. Он привык заниматься сам собой, и его вполне устраивала личная комната, которая казалась ему подарком судьбы плюс частичный доступ к компьютеру и полное право на видео. Альке казалось естественным, что ребенок должен быстро сделать уроки, а затем может заниматься всем, чем угодно — только не мешать работать. Олежка, конечно, приставал к ней с тысячью вопросов, но это не раздражало, чего Алька опасалась вначале. Скорее наоборот, ей такая роль оказалась по душе.
Михаилу нравилось, что все складывается так хорошо. О том, чтобы так было, он давно уже и не мечтал. Но дома его ждала сияющая Алька, сын взахлеб пересказывал, чего они делали с тетей Аллой, а та, перебивая, утверждала, что такого не было и в помине. Начиналось следствие с попыткой выяснения того, что же было на самом деле, и все превращалось в балаган. Казалось, что все они играют в увлекательную игру под названием «дружная семья — мама, папа, я». О матери Олежка почти не вспоминал, только однажды проговорившись, что соскучился по маминому борщу. Ничего не поделаешь — Алька ненавидела стоять у плиты, предпочитая что-то готовить на ходу из полуфабрикатов, хотя в последнее время все чаще стала совершать подвиги на стезе кулинарии.
Только по ночам иногда Михаил просыпался от ощущения кошмаров, бьющихся где-то в глубине подсознания, подобно писку невидимого комара. Стоило открыть глаза, как это отступало, словно прячась, и мужчине никак не удавалось вытащить их на поверхность. Вроде бы все нормально, не о чем беспокоиться. Слишком много чего необычного стало происходило в жизни, настолько, что иногда ему начинало казаться, что в снах всего лишь отражаются его внутренние изменения, видятся дороги, которыми он ходит. И кто сказал, что они должны быть обязательно приятными, а эмоции — исключительно положительными? Михаил еще плохо отслеживал все свои действия, осознание перемен случалось приступами, причем после них некоторый промежуток времени он опять ничего не понимал и не мог объяснить.
Михаилу не хотелось рассказывать о ночных кошмарах, подумаешь, какой пустяк — мало ли чего приснится. «Наверное, — насмешливо думал Михаил, удивляясь, с какой легкостью ложатся на его язык те слова, от которых воротило раньше, — это астральные драки. Чего в них Алю втягивать… Ну, получу по шее, ну, сам врежу… А там, глядишь, и что-нибудь пойму интересненькое.» Он отмахивался от чего-то глухого, что ворочалось в нем, глядел на спящую девушку, заставляя себя выходить из подавленного состояния. В общем и целом это удавалось, хотя, если бы задаться такой целью, можно было выявить определенную регулярность происходившего. Почти еженощно, ближе к четырем часам утра, или, как говорили мудрые предки, в час мертвых.

***

Закадычная подруги Светланы, Галина, была куда умнее, чем можно было предположить на первый взгляд. Под толстым слоем косметики, при помощи которой лицо приобретало инфернальный вид, скрывалась вполне красивая женщина, умело пользующаяся всеми выгодами своего положения. Галина в своей жизни почти все умудрялась делать вовремя: бросить и найти работу, нового мужа, учителя. Подобная везучесть притягивала к ней окружающих, и достаточно быстро она сумела выбиться «в люди» в сфере оккультных наук. Со Светланой же они познакомились четыре года назад, на курсах космоэнергетики, потом вновь столкнулись в магическом салоне Льва Крылевского, у которого Галина к тому времени работала секретарем, а Светлана обратилась как пациентка. Потом они снова оказались вместе на практикуме по постановке Ангела-хранителя для посвященных 3-й ступени, где, наконец-то, разговорившись, поняли, сколь близки их интересы.
Для Галины Светлана всегда была кем-то вроде пажа, беспрекословно следующего за своей королевой. Подобное положение обеих устраивало и, в связи с этим, их дружба крепла. Галина приезжала к Светлане домой, помогала чистить квартиру и искать геопатогенные зоны, попутно делясь всякими мелкими женскими секретами из области прикладного колдовства. Тогда же она обратила внимание на Светиного мужа, считая, что подруга нашла для себя идеального энергетического партнера, причем настолько, что этому можно лишь завидовать.
Когда Светлана позвонила и сказала, что они расстаются с мужем, Галина удивилась. С ее точки зрения упускать такого мужчину было невыгодно.
— Так и я о том же! — горько сетовала Светлана. — Я просто из сил выбилась, уж не знаю, что и предпринять. Я-то думала, что он побегает и вернется, ведь ты же сама знаешь, какая у нас с ним хорошая связка. Но все оказалось серьезнее. Я уже и жженый волос, и менструальную кровь пробовала, но все не работает. Галочка, милая, что делать? Я ведь даже не знаю, где искать. Он просто пропал, сына забрал, живет у какой-то бабы... Только на суде и увидишь… Я на работу звонила, просила, чтоб телефон дали, так ржут как идиоты, и говорят, что не знают. Все-таки все мужики — сволочи. Я вот все думаю, а может, его присушили?
— Все может статься, — решила Галина, давно и во всем привыкшая видеть исключительно астрально-энергетическую подоплеку. — Вот что, приезжай завтра к нам в центр, что-нибудь придумаем. Только лучше все подготовь заранее.
Светлана приехала к подруге лишь под вечер. Та ждала ее, отметив, что выглядит Света так себе. Обычно за ней такого не водилось. Она была какая-то поблекшая, выцветшая. В ее ауре не хватало ярких цветов …
— Совсем плохи дела? — участливо поинтересовалась Галина, уже понимая, что все отвратительно.
— Да, — призналась Светлана. — Кажется, ничего не выходит. Плохая из меня колдунья. Может, ты поможешь?
— Могу, конечно, да только к вопросу рушащегося брака надо подходить кардинальнее. Если не выходит у нас, должно сработать у мастеров. Предлагаю рассмотреть имеющиеся кандидатуры, я тут кое-чего тебе подготовила. — Галина подошла к делу с максимальной серьезностью, учитывая, что ей неоднократно приходилось выслушивать жалобные истории покинутых жен. По большому счету, но и по большому секрету, разрешение просьб как о привороте, так и об остуде решала сумма наличных денег, приносимая просителями. Обычно именно этот момент был решающим аргументом при подходе к проблеме. В какой-то момент ей даже стало интересно: а что будет, если к одному и тому же мастеру обратятся одновременно покинутая женщина и разлучница, и обе будет заказывать одного и того же мужчину? В связи с этим Галина составила определенный рейтинг работающих экстрасенсов, чтобы, если доведется обращаться к кому самой, не попасть впросак, потому что шарлатанов от магии было предостаточно. Крылевский лично заинтересовался ее изысканиями, найдя их весьма полезными для себя, после чего Галина, удачно сочетая секс и жажду знаний, попала в личные ученики мастера.
— А почему бы тебе не сказать о своей беде Льву Иосифовичу? Ты, все-таки, тоже его ученица. А потом, если что не так, все-таки он в первую очередь целитель, — Галина потрясла перед носом Светланы своей заветной тетрадью с адресами и телефонами фирм-конкурентов, а также и отдельных чародеев, — мы твоего благоверного хоть на аркане, но притащим. Пусть не с первого раза, но своего добьемся.
Мастер Крылевский, он же Хранитель ордена галактических учителей, принявших на себя Свет Шамбалы, принял Светлану в тот же вечер. На столе Учителя были в строгом порядке разложены все атрибуты колдовства, начиная от зеркал и хрустальных шаров и кончая тщательно расфасованными в крохотные полиэтиленовые пакетики травами. Он уже собирался уходить, когда его отловила Галина, прося не отказать в помощи. Светлана стояла рядом, скромно потупившись. Лев Иосифович никогда не благоволил к ней, в отличие от той же Галки, и обращаться к нему напрямую женщине было неловко.
— О чем речь? — всплеснул руками Крылевский, с полуслова разобравшись в происшедшем. — Светочка, помогать своим — это святой долг! Тем более, что подобные ситуации просто обязательно должны разрешаться правильно! Но ведь ты знаешь, что для этого требуется?
— Конечно, мастер. — Светлана выложила из сумочки фотографию Михаила, несколько его волос, собранных с одежды, злосчастный носовой платок и пачку денег. Крылевский протянул руку и взял первой фотографию. Худощавое лицо придавало ему сходство с нахохлившейся птицей, особенно, когда он смотрел вторым зрением.
— Давно был сделан этот снимок? — мрачно спросил мастер, насупясь.
— Полгода назад, — пролепетала Светлана. Она всегда терялась, когда рядом с ней начинали плестись заклятья. Одно дело было поучать мужа или далеких от магии людей, но вблизи от истинных маэстро она молчала, восторженно хлопая ресницами.
— Мда, — только и сказал Крылевский, разглядывая изображение. Повисла пауза, которую он не торопился нарушать. А что можно сказать, если фотография чиста, как слеза младенца? Быть такого не могло.
Светлана старалась держать себя в руках, но, пытаясь оценить сложность ситуации, начинала психовать. Если судить по реакции Хранителя, дела были неважнецкие. Или нет?
— Это мы, конечно, исправим. — Магистру потребовалось довольно много времени, прежде чем он сумел войти в контакт с изображенным на снимке. Попытка с наскока найти астральный слепок человека не увенчалась успехом, было чувство, что он все время промахивается. Однако, необходимо было делать вид, что все понятно, ибо никто не должен знать о его сомнениях. — Я вижу, что твоему мужу требуется хорошая чистка всех каналов. Его поле ужасно засорено. Но ты не переживай, скоро он приползет к тебе на коленях и будет умолять о прощении. И ты его простишь, после чего обязательно приведешь ко мне. Тогда мы закрепим полученный результат, а заодно и займемся им вплотную.
— Конечно! — воспряла духом Светлана. Ей довелось уже на себе убедиться, что методы Крылевского работают. Он сделал с ней то, что не сумели врачи, поставив на ноги всего за несколько сеансов. Все женские проблемы, возникшие после неудачных родов, стали менее острыми, а вскоре мучившие ее недомогания и вовсе ушли в прошлое.
Время шло. День, два, три… Михаил дома не появлялся, не звонил, и вообще никак не проявлял себя. От Олежки тоже не было никаких известий. Светлане стало обидно до слез: даже ее сын словно отвернулся от нее. Может, это Мишка не разрешает ему общаться с ней? Она будто забыла, что еще совсем недавно мечтала избавиться от лишней обузы, предавшись целиком и полностью своим увлечениям. Возникла мысль поехать в школу, где учился сын, но Галина посоветовала ей не делать неосмотрительных поступков, дабы не порвать создаваемую магическую паутину. «Мастер работает», — многозначительно сообщила подруга. Пришлось поездку отложить. Еще Светлана поняла, что без Михаила ей, пожалуй, плохо. Галина опять была права, утверждая, что они великолепно подходят друг другу. Пока они жили вместе, Светлана не оценивала этого в полной мере, и, лишь потеряв связь с мужем, почувствовала сильнейший дискомфорт. Ей явно не хватало янской энергии, причем именно той, которая была у Михаила. Никто другой не в состоянии был его заменить. Даже финансовый вопрос, так задевший Светлану за живое, отошел на задний план. Господи, ну как же можно так легко было рвать устоявшиеся связи! Ведь связь мужа и жены — это следствие союза в нескольких воплощениях подряд! К тому же, Светлана была стопроцентно уверена, что муж ее любил, и что его чувства лишь недавно дали трещину. А ведь все началось именно со злосчастной поездки на юг… Кого он там нашел себе? Мысль о сопернице наполняла женщину ненавистью — какая-то жалкая тварь пытается отнять у нее супруга. Надо ее тоже наказать, потому что до того момента встречи с ней муж равнодушно относился к женщинам, а значит, только чары отвратили его от дома. Но даже понимая, что мужу никуда не деться, Светлана все равно рыдала ночами в подушку, чувствуя, как одиноко становится в ее жизни, и как хочется проснуться и увидеть рядом Михаила. Ее мозг напрочь отказывался вспоминать ее собственные измены, считая их лишь частью эксперимента по осознанию своей личности. В голову приходили воспоминания из юности, когда они были вместе, и будущее казалось им счастливым и радостным.
Преисполненная решимости идти до конца, Светлана позвонила Крылевскому. Тот туманно сообщил ей, что работает, но случай оказался куда более трудным, чем предполагалось вначале. Это женщину не устроило. Она-то знала, что проволочка в подобных делах может быть необратимой. Но перечить учителю она все же не могла.
— У твоего мужа сейчас сильнейшая защита. — Объяснял мастер, но Светлана догадывалась, что у него ничего не выходит. Она раньше и предположить не могла, что однажды посмотрит на Крылевского с подозрением. — Мне необходимо сломать ее, при этом не причинив вреда его физической оболочке. Ведь вряд ли тебе нужен муж-импотент. Главное, ты думай о хорошем, о том, как все будет потом, когда он вернется. И не смей устраивать ему семейных сцен, будь ласковой. Особенно это полезно, если столкнешься с ним в ближайшее время…
Однако прошло еще несколько дней, прежде чем Светлана забила тревогу из-за отсутствием результатов. Галина, в противовес ей, не унывала.
— У меня есть план, — немедленно перешла в наступление подруга, — я верю в Льва Иосифовича, но можно попробовать еще несколько параллельных вариантов. Если начать массированную атаку с разных сторон, не выдержит никто. Я сама знаю, что подобное ломает даже самых невосприимчивых к энергетическим воздействиям людей. Предлагаю наиболее сильных магов…
В течение нескольких дней Светлана посетила еще две Центра. Оба были в списке подчеркнуты жирной красной чертой, означавшей высший балл в Галинином эзотерическо-оккультном рейтинге.
Едва Светлана переступала порог нового оазиса магии, сердце ее сладко ныло, словно соприкасаясь с милой атмосферой, пронизанной запредельным. Ей казалось, что уж здесь-то наверняка ей помогут, и Мишка явится с повинной домой.
В обоих местах обещаться уложиться в недельный срок, но Светлана уже вошла в раж. Ей было не жаль денег, хотя она несла огромные расходы. Пришлось продать дачу, благо Михаил не предъявлял на нее своих претензий, отдав полностью право распоряжаться имуществом жене. Светлане казалось, что лучше и впрямь перестраховаться, обратившись сразу к нескольким специалистам. Правда, часть из тех людей, к которым предлагала пойти Галина, была забракована при личном контакте, как не внушающие доверия. Скоро ее день стал расписан поминутно, она носилась по Москве их одного конца в другой, выслушивала длинные поучения о том, как вести себя, что делать, о чем думать. Она верила всем сразу и не верила в отдельности никому. Ей мерещилось, что Михаил уже ждет ее дома, она летела вечером туда со всех ног, забывая забрать из детского садика ребенка, но лишь пустая темная квартира впускала ее, отчаяние накатывало непреодолимой волной.
— Успокойся, — внушала Галина, — твой Миша вернется. Только надо чуть-чуть подождать, и выполнять все, что тебе велят делать.
— Конечно, — соглашалась Светлана, с ужасом понимая, что ей, кажется, никто так и не поможет. Каждый новый экстрасенс ставил ряд непременных условий, нарушение малейшего из которых влекло за собой потерю действенности у всех магических манипуляций. Раньше ей казалось, что вернуть супруга так легко, что любая деревенская колдунья может это сделать, но на деле все выходило гораздо сложнее.

***

С первого раза их, разумеется, не развели. Михаил даже не рассчитывал, что все получится с первого раза, но все равно огорчился. Наличие двоих детей обязательно предполагало необходимость дать людям еще время взвесить правильность своего решения. Да и судья, старая грымза, явно была на стороне женщины, в душе, как подозревал Михаил, являясь ярко выраженной мужененавистницей. Алька утешала его как могла. Ну и что с того, что он по-прежнему женат? Ей плевать на его социальный статус, они же не дикие люди…
Но Михаил не успокаивался. Ему было стыдно. Он сам еще не знал, за что, но хотелось забиться куда-нибудь в уголок, где никто не увидит, и тихонько заскулить. Наверное, Алька почувствовала это, став очень мягкой, но одновременно прочной и надежной.
— Мишенька, родной мой, что произошло? На тебе же лица нет…
Михаил прижался к Альке словно ребенок, ищущий защиту. Какая-то безнадежность окутывала их, пугая и притягивая одновременно. Мир показался хрупкой игрушкой в неумелых и грубых руках, одно неосторожное движение — и ничего не будет, просто потому, что ничего и не было. Сказка, которую придумали другие, не мы…
— Плохо мне… — признался Михаил. — Ощущение такое, словно я подлец… Ты только не обижайся… Сегодня я со своей женой общался. А у нее в глазах слезы стоят, и смотрит так подавленно. Тихая, словно больная. Может, с ней чего стряслось? Она просто не похожа сама на себя. Мне даже как-то неловко стало, что мы так некрасиво расстались. В конце концов, я мужчина, и должен был вести себя помягче …
— Ты ни в чем не виноват. Ты делал все правильно.
— В том-то и дело… Не могу понять, почему мне стыдно перед ней. Мне показалось, что она хотела поговорить со мной, но все время что-то мешало. Да и у меня желания беседовать с ней не было. А вот теперь догнала волна… жалости. Если бы нас развели, интересно, думал бы я так же или нет?
Они сидели молча, обнявшись. В наступившей тишине было слышно, как лупит по клавиатуре маленький Олежка, отчаянно сражающийся на бескрайних просторах Аллодов, как капает из плохо завернутого Алькой крана вода, как скрипит паркет под ногами соседей сверху. Но окружающий мир был всего лишь игрушка, дорогой им обоим.
— Сколько сейчас времени? — спросил Михаил. Невидимые нити напряжения дрогнули, лопаясь, и сразу стало легче.
— Девять. — Машинально ответила Алька, глядя на часы. — А что?
— Я же Олежку хотел к своим родителям закинуть, — вдруг вспомнил Михаил. — Как я мог забыть?
Олега уговорили пожить у бабушки с дедушкой. Недолго, всего неделю, пока отец и тетя Алла съездят отдохнуть — у Михаила в работе наметился перерыв, и он мечтал окунуться в любое теплое море. В турагенстве, где работала Алькины знакомые, им пообещали и прекрасный отель, и бассейны, и интересную культурно-экскурсионную программу. Посовещавшись, они выбрали Майорку. Уезжать надо было через пять дней.
— Наверное, я его все-таки отвезу… — сказал Михаил. Ситуация ушла бесследно, и он почувствовал себя снова бодрым и полным энергии. — А с приступом дурного настроения… Наверное, это вид Светки и впрямь так подействовал на меня. Я как будто создал какую-то проекцию ее состояния и переложил затем на себя. Если спросишь, за каким хреном, я тебе отвечу — не знаю. Иногда я внезапно фиксируюсь на эмоциональных картинках людей, остро переживая их. Наверное, поэтому меня и припечатало.
— Слушай, ясновидящий, ты бы поаккуратней был с такими вещами! Если ты начинаешь видеть дверь, хоть не влетай туда с разбегу.
— Я постараюсь, — все его мысли при взгляде на подругу таяли, словно все, что произошло, было не важно, просто приступ внезапной меланхолии. Словно невзначай он коснулся Алькиной груди, почувствовал тепло ее тела сквозь одежду, и острое желание пронзило все его существо. Он мечтал лишь об одном: о горячих губах, о сводящих с ума поцелуях, о мгновении бесконечно острого наслаждения. — Только я никуда не хочу ехать сейчас…
— А я тебя и сама не отпущу. Зачем куда-то ехать на ночь глядя? — Алька опьянела от ласкающих рук и торопливо стягивала с Михаила свитер. Ей хотелось забыть наваждение, стереть его, ощутив рядом с собой любимого человека, радостно отдаваясь ему. Михаил умел дарить ей чувство легкости и наполненности счастьем, это было как полет. И сейчас ее крылья уже поймали сильнейший воздушный поток, купаясь в нем, одновременно паря высоко-высоко.
— Не отпустишь, и не надо. Завтра перед работой съезжу… И домой еще зайду, возьму летние вещи. Это даже хорошо, что ехать не надо, а то я с ума сойду по дороге…
— Это почему? — сквозь силу прошептала Алька, уже понимая, что не в состоянии прекратить раздевать Михаила. Прикосновения к его телу возбуждали все сильнее, и сил сдерживаться у нее не было. Голос срывался, дыхание становилось прерывистым. Ей было плевать на все то, что происходило вокруг: только он, только единственный из мужчин…
Михаил мягко опрокинул ее на спину и чуть отстранился, словно говоря, подожди, я хочу посмотреть на тебя…
— Потому что я люблю тебя и безумно хочу, чтобы ты была моей…

***

Может быть, надо бы было поплакать, чтобы вместе со слезами ушла вся боль, утекла, истаяла, оставляя в душе пустоту и горький осадок, который со временем тоже исчезнет. Однако глаза были сухими, и только в глубине души бился крик: «Этого не может быть!» Михаила больше не существовало в Алькиной жизни. Он ушел, умер. И только его вещи напоминали о том, что еще недавно он был здесь.
Вначале, когда он просто задержался, Алька не придала этому никакого значения. Мало ли, может быть, ему необходимо было переговорить со своей женой, или еще какие дела… Он собирался закончить сегодня все на работе, чтобы спокойненько ожидать поездки, которая, как предполагала девушка, будет их медовым месяцем. Ближе к двенадцати ночи Алька не на шутку встревожилась отсутствием Михаила, и позвонила ему на домой. Наверное, она была очень жалкой и напуганной. Что угодно, лишь бы с ним ничего не стряслось… Трубку взяла его жена. Она ждала этого звонка, и нескрываемое торжество звучало в голосе на другом конце провода, когда она сообщала сопернице, что муж одумался, и знать не желает больше никого, кроме нее, единственной законной супруги. Так что просьба больше не звонить и не беспокоить.
Сначала Альке показалось, что она ослышалась, потом — что это бред, и лишь спустя некоторое время, пришло осознание, что сказанное — правда. Так вот о чем Михаил говорил ей вчера вечером, но она не поняла скрытых намеков, искренне полагая, что дело в другом… Но ведь ей почудилось, что может произойти нечто плохое. Только это все ее глупые фантазии. Михаил выбрал себе то, что было ему удобнее. Альке казалось, что искал он все то время, пока они общались, отнюдь не семейного уюта, а скорее, понимания и поддержки. Они были в первую очередь друзьями, и лишь потом любовниками. И поэтому девушка не понимала, что толкнуло его назад, к жене. Почему он так поступил, уйдя молча, ничего не сказав? Почему он отказался поговорить с ней хотя бы по телефону? Было бы куда честнее и проще, если бы Михаил все-таки набрался смелости и все сказал ей в лицо. Алька знала, что сумела бы понять и отпустить. Она уже делала подобное много лет назад, надеясь, что такое случается только один раз в жизни и больше не повторится. Но это было заблуждение.
Успокаивающие таблетки притупляли восприятие происходящего, погружая мир в кошмарную полудрему. Вокруг было болото лжи и притворства, в котором Алька тонула, и никто не мог ей помочь. Мысли о Михаиле были туманными, расплывчатыми, она даже не могла разозлиться или обидеться. Она не могла даже поверить в очевидность происшедшего. Она знала, что Михаил ушел от нее, но не верила, что это так.
На третий день раздался звонок в дверь. Алька заметалась, понимая, что это не Михаил, но все еще надеясь на чудо. В дверях стоял Стас.
— Я вам не помешаю? — спросил он.
— Нет. — Алька даже обрадовалась, что ее одиночество наконец-то нарушено. С уходом Михаила ее жизнь не должна была кончиться, она должна вновь измениться. Но как тяжко было это изменение…
— У тебя все в порядке? — только зайдя в прихожую, Стас заметил темные круги под глазами у своей подруги и нездоровую бледность ее лица.
— Миша ушел. — Криво улыбнулась Алька. Все, даже неземная любовь, проходит, и надо уметь это признавать.
— Он что, дурак? — изумился Стас, с ужасом глядя на осунувшуюся Альку, на ее жалкий вид. Встреть он сейчас ее приятеля, он бы ему мозги через морду вправил…
— Такой же, как и ты… Я что, лицом не вышла? Или женщине надо поменьше ума и побольше задницы, чтобы вам понравиться?
— Аля, ты чего? Ты что? — Стас лишь через несколько секунд догадался, что это истерика. Но Алька уже замолчала, разглядывая неживыми глазами узор обоев.
— Я, вообще-то, — замялся Стас, — решил зайти, узнать, как ты живешь… Чего ты тренировки забросила? Мы без тебя там совсем одичали, вон ребята аж бриться перестали. Совсем отбились от рук, заросли бородами… Скоро будем похожи на пещерных людей.
— По тебе не заметно, — буркнула Алька, втайне радуясь, что Стас тихо соскользнул с вопроса о личной жизни на более нейтральные темы.
— Так я же не о себе пекусь… О людях.
— Еще скажи, что о всем человечестве.
— Я еще пока не президент, чтобы думать сразу за все население, — хмыкнул Стас, — особенно, когда хочется что-то выпить. Аль, хочешь вина? У меня с собой есть чудесная бутылочка. Маленькая такая, 76 года. Нэктар!
Алька очумело смотрела на Стаса, растерявшись. А тот уже взял все дело в свои руки. На столе появились бокалы, в вазе на столе — фрукты. Стас исключительно хорошо умел отвлекать и сбивать с толка.
— Ты же за рулем, куда тебе пить… — слабо запротестовала Алька, уверенная, что Стас приехал на машине. С ее точки зрения, пешком он уже разучился ходить.
— Ну и что? — детское изумление было ей ответом. — Главное, что мы махнем по ма-а-ленькой, и потом поедем на тренировку. Трезвые, как стеклышко.
— Может не надо?
— Надо, Аллочка, надо. И не спорь с мужчиной, если он намерен выпить. Обычно это не помогает. Помогает лишь рукоприкладство, но на это ты вряд ли пойдешь.
Алька пригубила вино. Медово-желтое, восхитительное, с терпким ароматом, вызывающим в памяти солнечное радостное лето. Луговина гор…
— Ты помнишь, как мы ездили с тобой в Болгарию? — резко перебил накатывающую волну отчаяния Стас. Он словно почувствовал неладное, и быстро затараторил, говоря с интонациями, совершенно ему не свойственными. — Тогда было жарко, и мы с тобой потребляли неумеренно много вина. Молодые были, глупые. Совершенно не ценили букета напитка. Даже в дегустационных залах ничего не понимали. С возрастом приходит понимание. Но другое что-то уходит. Толстые мы становимся и скучные. Ведь сейчас ты вряд ли согласишься сорваться, плюнув на все, и уехать куда-нибудь, как мы делали раньше. Помнишь?
— Помню… — Алька и впрямь заставила себя вспомнить пик их романа, совершенно немыслимую поездку за границу, когда все решил Стас, доставший и паспорта, и путевки, и деньги. Алька тогда совершенно не задавалась вопросом, откуда у него все это. Иногда просто безумно хотелось поиграть в красивую жизнь, почувствовать себя белой женщиной рядом с любимым мужчиной. Наверное, море вообще располагает к романтическим чувствам.
— Вот и хорошо, — засмеялся Стас. — А если я предложу тебе отправиться куда-нибудь вместе со мной? Например, на какой-нибудь забытый Богом остров Бали, согласишься?
Это было неожиданно. Это было грустно. Они должны были улетать с Мишкой, но билеты так и остались лежать в верхнем ящике письменного стола — у Альки не было ни малейшего желания тащиться сдавать их. Почему-то ей казалось, что проще утопиться, чем сделать это. Но злость и обида брошенной женщины внезапно остро укололи ее. Это было как искушение, противиться которому внезапно не захотелось. Если жизнь такая свинская, то почему она должна холить и лелеять глупые, никчемные фантазии? Бросили тебя? Реветь хочется? Принципы, говоришь?
— Наверное, соглашусь. — Алька удивилась своему ответу ничуть не меньше Стаса. Он-то точно не ожидал такого ответа. Это было своего рода игрой: Стас предлагал, Алька отсмеивалась. Никто не верил в подобную возможность, их жизнь давно текла по разным руслам.
— Ты серьезно?
— Вполне. Только я могу и передумать, так что не обижайся. Какая в сути разница — Майорка или Бали?
— Алька, — Стас встал, нервно прошелся по комнате, вертя в руках бокал, — мне очень жаль, что так вышло с твоим другом. Наверное, мы все — мужики — по большей части бабники и сволочи. А вы нас любите, терпите…
— А что еще остается делать? — рассеянно ляпнула Алька. Стас никак не давал ей погрузиться в мрачные мысли, переключая внимание на себя. Наверное, это могло раздражать, но подобного чувства Алька не испытывала. Это быстрее походило на зависание между небом и землей. И лететь невозможно, и падать больно.
— Действовать. Нас надо брать за рога, и в стойло. Ты же у нас, Алька, умная, красивая… — уверенно продолжил Стас, меняя тон. — Красивая, только если ты, красавица, будешь сидеть и киснуть, то ничего из тебя не выйдет. Кого прочили на черный пояс? Тебя или тетю Клушу? Если тебя, то собирайся, поедем. А потом, если ты передумаешь, можешь меня урыть и замордовать за хамство мое и наглость мою. Идет?
— Идет. — Сил сдерживаться не было, земля медленно приближалась, а это был выход — привычный, почему-то внезапно забытый, словно какой-то механизм Алькиного существования разладился, но так кстати напомненный. Мысли перестали метаться, биться в клетке мозга, требовать воли. Странное успокоение охватило Альку, как будто не было полчаса назад убийственного желания не быть.

***

— Стас, куда ты торопишься, еще рано… — Алькиному изумлению не было предела, когда через полчаса Стас предложил выметаться.
— Ну да, — отмахнулся Стас. — На тренировку. Сейчас из города выйдем, еще километров двадцать проедем, и там я нашел чудесное местечко, где нам никто не помешает. Оружие у нас с собой, там и помашем.
— Это ты когда придумал?
— Пять минут назад, когда на тебя внимательно посмотрел, — ответил Стас. — Если хочешь, можешь взять нормальное оружие.
Место и впрямь оказалось приличным: небольшая полянка с невысокой травой, чистая, без стекол и консервных банок, со всех сторон закрыта деверьями и кустарником. Даже шум дороги, и тот как-то притих.
— Как ты нашел это сокровище? — поинтересовалась Алька, осматриваясь. Она аккуратно обошла всю поляну, еще раз проверяя, нет ли в пожелтевшей осенней траве чего-нибудь из режуще-колющих сюрпризов.
— Приспичило с пьяных глаз в Брюса Ли поиграть… — усмехнулся Стас. Можно, конечно, было соврать, но почему-то не захотелось. Алька была из тех людей, которым можно было доверять. — Доигрался. Один труп и один в бессознанке. Пришлось добить. Двумя конкурентами меньше. А у меня только рука поцарапана о дерево… А потом я продирался к своей машине сквозь кусты, и на это место выскочил.
— Крут не по годам, — заметила Алька. Она уже давно подозревала, что Стасик связан ну с очень интересными людьми, и вся его жизнь напоминает игру в рулетку. Страсть к рисковым авантюрам была заложена у него в крови, и ожидать чего-либо другого было смешно. А то, что он все ей говорит, означает, наверное, одно — проверяет, не стала ли я слабонервной барышней… Только с чего бы это ему потребовалось?
Алька расчехлила боккен, придирчиво осматривая его. Она помнила все его травмы, и у нее было своеобразным ритуалом начинать занятия с медитации на оружии. Стас тем временем вытащил из машины катану, подаренную девушке в день ее рождения два года назад. Он купил меч во Франции, и упорно отказывался назвать сумму, выложенную за него.
Каждый раз, когда в руках оказывалось оружие, Стас преображался. Наверное, именно в такого мужчину не влюбиться было нельзя. Жесткое лицо с прищуром холодных темных глаз, спокойное, внимательное… Мягкие, скупые движения… Сила, свернутая в тугой клубок и ждущая команды выхода.
Сначала они просто разогревались, выполняя привычные упражнения разминки, чередуя их с ката. Алька понимала, что у нее выходит как-то вяло, и руки как грабли, и ноги как палки. Оружие в руках казалось тяжелым и непослушным, норовило выскользнуть из рук. Пришлось остановиться, закрыть глаза и попытаться сосредоточиться.
Стас атаковал внезапно, почти сбивая с ног, вынуждая отступать. Девушка с трудом блокировала удары, пытаясь сообразить, что произошло. Ей вдруг стало не по себе от того, как легко ее зажимали в угол, ломая сопротивление. Очень быстро заныли руки, градом потек пот. Однако мужчина снизил темп лишь тогда, когда Алька вместо того, чтобы запросить пощады, попыталась раскрыться и отчаянно атаковать.
— Хорошо, очень хорошо… — бросил он, внезапно этой фразой дико разозлив Альку. Она ничего не понимала. Стас словно с цепи сорвался, бил так, что едва щепки не летели, и, упаси бог, было пропустить хоть один удар. Остановиться, наверное, он бы сумел, со вторым-то даном этого не суметь было бы позором, но, черт побери…
Что-то внутри Альки словно взорвалось, злой, обжигающей болью выплескиваясь наружу. Она видела только нацеленное на нее острие меча, чувствовала опасность, противника. Чувствовала, но не видела, потому что перед глазами плыли цветные круги, заставляя ориентироваться в пространстве исключительно по интуиции. И ее противник был опасен. Плевать, что в руках он держал деревянную игрушку. Просто опасность была повсюду, она пронизывала все вокруг, каждый стебель травы, каждую ветку под ногами. И от нее можно было лишь уйти по касательной, потому что выдержать прямой удар было нереально…
Стас едва успел увернуться, кувырком отлетая на край поляны, в то время, как его боккен, выбитый Алькой, совершал полет в противоположную сторону. Кажется, он все сделал правильно, так следовало поступать, если требовалось вывести партнера из состояния ступора, но все-таки чего-то не рассчитал…
Вначале все шло гладко. Алька, как и предполагалось, защищалась, и, надо сказать, очень посредственно. Прямо скажем, отвратительно, так, как это могут делать толкинутые, сражающиеся понарошку в своих играх. А потом что-то изменилось. Алька вдруг стала смотреть сквозь него, и ее блоки стали атаками. Она даже не услышала, когда Стас пытался крикнуть, что сдается… Все, что оставалось, это выбить у нее меч… И вот теперь он сам полетел в кусты, а Алька в странном остервенении кружится по поляне, кроша и сминая воображаемого противника. Стас считал, что он достаточно видел в жизни, но ему стало страшно от чего-то холодного и неумолимого, что в тот момент проступило в облике казалось бы знакомого человека. Если бы не многолетнее знакомство, он бы решил, что девушка безумна. Или, как модно ныне говорить, одержима. Только рассуждать на эти темы хорошо, сидя на диване, а не тогда, когда ты ненароком только что сам вызвал это состояние, и теперь все, что тебе осталось, лежать в траве и стараться не дышать.
Все закончилось так же внезапно, как и началось. Алька, доведя до конца невозможный, невероятный выпад, который, наверное, не смог бы повторить даже их сэнсей, замерла, судорожно хватая ртом воздух.
— Алька, все нормально?
— Ой… — тихонько выдохнула девушка, озираясь. — Стасик, ты цел?
— Да.
— На меня такое накатило… Я точно ничего не натворила?
— Нет. А что?
— Точно ничего?
— Да нет же. Что с тобой произошло?
— Поехали домой, — жалобно попросила Алька. Напряжение ушло, она дрожала, словно от озноба. Стас знал по себе, что так бывает после любой экстремальной ситуации, но нездоровое любопытство побеждало. Уж слишком все было странно. Он был не суеверен, но Алька его напугала. И, если честно, меньше всего он хотел бы видеть нечто подобное вновь, хотя ее техника… Она была прекрасна.
— Ты где этого набралась, — спросил Стас, кутая Альку в свою куртку, — фильмов насмотрелась?
— Ты о чем?
— О том, что ты делала.
— Я не помню…
— Да, красавица, ты еще и провалами в памяти страдаешь… Ну ничего, это, наверное, излечимо. Ты лучше скажи, ты кого нашинковать хотела: меня, своего друга сбежавшего или еще кого?
— Не тебя, это точно. Я помню.
Кажется, Стас продолжал что-то спрашивать, но Альке показалось, что она проваливается: отвечать становилось все труднее, слова казались очень тяжелыми, неуклюжими. Словно поняв, что девушка не расположена к разговору, замолк и Стас. Почти всю дорогу до дома они молчали.

***

— Неправильное оружие, эта ваша катана, — уже входя в подъезд вдруг сказала Алька. — Она хороша для ваших мужеских лапищ, да еще для поединков. Попробуй, помаши такой в узком коридоре…
— Это ты к чему? — не понял Стас, решивший, что не грех сегодня будет проводить девушку до самой квартиры, мало ли чего на нее еще найдет. Он, конечно, надеялся, что ничего новенького не случится, но береженого бог бережет. Ни о каком продолжении тренировки после произошедшего он даже и не думал.
— Неудобно ей было орудовать, — в глазах Альки отражалось что-то странное, непривычное. — Мое тело никак не могло войти в ней в нормальный контакт. Она, конечно, привычная, ничего другого я в руках не держала, но вдруг поняла, мне нужен прямой меч, лучше с обоюдоострой заточкой. Типа дан гьена. Тогда все будет как надо.
— Белая горячка. Типичная. Откуда ты взяла, что тебе будет удобнее? Ты хоть представляешь… — начал Стас, но осекся. То, что вытворяла Алька, действительно мало подходило для работы с катаной. Может, она и впрямь права? Но тогда почему такие чудеса на поприще боевых единоборств не были замечены раньше? Хотя, как не крути, техника уж слишком сильно отличалась от той, которую изучали в их айкикае.
— Отцепись, — неожиданно окрысилась Алька. — Ни черта я не поняла, дай подумать. И вообще, чего ты за мной тащишься?
— Хочется, — буркнул Стас, которого, похоже, совсем не задела вспышка раздражения. Все было настолько непонятно, что реагировать на подобные заявления он не собирался. Лучше уж просто побыть поблизости, для контроля, так сказать, а потом может чего и прояснится.
Они зашли в квартиру, зажгли свет. Алька, недолго думая, налила себе из початой бутылки вина и удалилась в ванную, предоставив Стаса самому себе. Тот побродил по квартире, попробовал посмотреть телевизор, но все было как-то не так. С другой стороны, уходить не хотелось. Самое лучшее, что оставалось — включить компьютер и полазить в Интернете, с пользой убивая время. Поэтому когда девушка, облаченная в махровый халат и уже порядком нетрезвая, появилась в комнате, Стас знал все, что ему было необходимо: подруга была права. На одном из сайтов ушуистов он действительно выяснил кое-какие детали работы с обоюдоострым клинком, просмотрел несколько рекламных роликов и теперь судорожно пытался свести воедино всю полученную информацию.
— Похоже, ты права, — почувствовав присутствие девушки, сказал Стас, — но все равно я не понимаю, когда ты научилась всему этому?
— Я этому не училась, Стасик, я это вспомнила. Чувствуешь разницу? — Алька оперлась на плечи Стаса, заглядывая в монитор. От нее пахло теплым запахом мокрых волос и вина, и, будь это при других обстоятельствах, Стас не преминул бы воспользоваться ситуацией, но сейчас ему было не до того. Перед глазами как картинки, накладываясь одна на другую, плыли Алькины движения и движения неизвестного мастера из ушуистского фильма. — А ты, я так поняла, решил меня проверить?
— Не без этого. Я, зайка моя, материалист. И если происходит что-то, чего я не понял, мне надо найти этому хоть какое-то объяснение. Если я не знаю, откуда у тебя берутся таланты, то я хотя бы выясню, как они называются и где такому учат. Хотя, честно говоря, хотелось бы услышать это от тебя, так сказать, из первых рук.
— Слушай, Стас, а ведь ты изменился. Раньше ты никогда бы не задал подобных вопросов. Матереешь.
— Нет, старею. — Внезапно грустно ответил Стас.
— А что, собственно, произошло? — рассмеялась Алька, усаживаясь на край стола и разглядывая Стаса так, словно видит его впервые. — Ты хотел выбить меня из истерики, тебе это удалось. Спасибо. Теперь осталось разобраться, чего кому примерещилось. Мне почудилась опасность, стало страшно, а оружие в руках располагает к выяснению вопроса: кто кого. А дальше я ни в чем не уверена, кроме одного: мне стало не лучше, но по-другому. Я должна буду встретиться с Михаилом и поговорить.
— Он-то здесь при чем, — удивился Стас. — Какое он имеет отношение к твоей голове? Не обижайся, но если бы у всех появлялись такие умения вследствие несчастной любви, вряд ли бы ее считали несчастной.
— Не знаю. Я о нем постоянно думала. Понимаешь? Может быть, это была его опасность, потому что я никак не могу понять, что произошло, почему он ушел. Причин не было, кроме явного беспокойства накануне.
Зазвонил телефон, Алька сняла трубку. На ее лице отразилось удивление напополам с тревогой.
— Нет, не у меня. Он мне ничего не говорил. Нет, мы не виделись три дня. Не уезжаем, мы поссорились. Что? Он вернулся к жене. Дома тоже нет? Обязательно позвони мне, если хоть что-то узнаешь. Да, обязательно. Пока.
— Что случилось? — Стас перехватил Алькину руку с телефонной трубкой и крепко сжал. Происходящее с каждой минутой нравилось ему все меньше и меньше.
— Михаил пропал, — не своим голосом ответила побледневшая Алька. — Это звонил его друг. Миша должен был приехать на следующий день, но не появился. Марат подумал, что до отъезда еще есть время, и он хотя бы позвонит, там у них какие-то финансовые проблемы… Мишка очень обязательный. Но он пропал. Марат знает, что завтра мы должны будем уехать, и стал его разыскивать. У меня молчал телефон, наверное, мы с тобой мечами махали, потом перезвонил его жене. Ну мало ли что… А она сказала, что он не может подойти к телефону. Марат обалдел, потому что не поверил своим ушам. И утверждает, что Михаил не мог не позвонить ему, так как сам кровно был заинтересован в каком-то деле. Обещал позвонить, если что-нибудь узнает, но, похоже, он очень растерян.
— Алька, — мгновенно подобрался Стас. — А ты уверена, что твой Михаил сбежал просто домой к жене?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты не думаешь, что у него могли возникнуть проблемы, в которые он не захотел бы тебя впутывать. Например, побоялся бы за тебя?
— Но я сама говорила с ней, и она сказала, что он знать меня не желает, — растерялась Алька.
— Например, — не слыша Алькиных слов, продолжил рассуждать Стас, — на него могли наехать. Это вопрос крыши. У него ведь своя фирма? Он, понятное дело, решил тебя не подставлять, посетил жену, запудрил мозги ей, а потом слинял в неизвестном направлении. Может такое быть? Отвечай.
— Не знаю…
— Не рыпалась бы ты, глядишь, все и проясниться. А если возникнут какие проблемы, то можешь на меня рассчитывать. Впрочем, я и так постараюсь по своим каналам выяснить, кто мог наехать на твоего мужика. А там видно будет.
— Спасибо, только теперь я совсем запуталась, — призналась Алька, вмиг съежившаяся и протрезвевшая. В ее глазах стояли слезы. — Ну почему все так глупо? Я не верю ни во что: ни в то, что он меня бросил ради жены, ни в то, что из-за каких-то разборок. Да, мне показалось, что с ним стряслась беда, что ему очень плохо, и там, на полянке, пыталась помочь ему. Не знаю я, что произошло… Стаська, я ничего не понимаю…
Алька разревелась. Только что ей казалось, что она видит сплетение каких-то нитей, словно коконом опутывающие Михаила, которые она пыталась так отчаянно разрубить, и мгновение — все прошедшее кажется плодом больного рассудка обиженной женщины, пытающейся объяснить очевидное нереальными причинами. Ну и что, что она недавно впала в транс, наверное, если бы и впрямь она сумела что-либо сделать, Михаил появился бы сам, или позвонил… Все пустое, все бред.
— Успокойся, Аленька, — Стас пытался вырвать Альку из вновь накатившей волны истерики, думая, что это все, вероятно, из-за него. Может, надо было промолчать, а свои догадки оставить при себе, тихо все выяснить, а не пугать девушку своими предположениями. — Аленька, мы все выясним, все уладится…
— Нет, погоди… — девушка освободилась от обнимающих ее рук, судорожно прошлась по комнате, затем достала катану и опустилась на колени посреди комнаты. — Даже если все так, у меня никто не отнимал моего права самой все узнать. Мне необходимо увидеть его. И пусть, глядя мне в глаза, он скажет, что я ему больше не нужна.
— Аля… — начал было Стас, но подруга отрицательно мотнула головой, глядя на него враз высохшими глазами. Он готов был дать руку на отсечение, что на нее опять что-то накатило: лицо словно плыло, становясь нечетким, и под знакомыми чертами лица проступали чужие, иные.
— Извини, Стас. — Голос показался почти безжизненным, но удивительно твердым. — Но сейчас мне надо побыть одной. Потом я тебе объясню. Уходи, пожалуйста…
Волна какого-то необъяснимого страха накатила на Стаса, когда он попытался возразить. Перед ним уже сидела не его старая знакомая, а совершенно неизвестная женщина, с лицом, словно высеченными из камня, остроскулым, чьи черты словно скрывал туман, и становиться у нее на дороге казалось небезопасным. «Дьявольщина какая-то, — мелькнула мысль, — просто чертовщина». Стас машинально обошел Альку по широкому кругу, взял свои вещи. Девушка не шевелилась, лишь ее пальцы, лежащие на обнаженном лезвии чуть подрагивали, а потом медленно двинулись по клинку вверх, словно лаская его. В тот же момент Стас решил, что, наверное, Алька была права — это не для слабонервных, но он все-таки был мужчиной.
— Ты еще здесь? — голос девушки был неузнаваем. — Уйди.
— Хорошо, хорошо, — пробормотал Стас, выскакивая из комнаты. — Но объяснить тебе кое-что потом придется…

***

Все вокруг казалось неестественно ярким: цвета, запахи, звуки. Когда ощущения становились нестерпимо острыми, холодная сталь под пальцами казалась спасением. Прикосновения к ней были подобны ощущению твердой почвы под ногами, когда вокруг вздымается трясина, готовая тебя поглотить. Трясина, или, наверное, мир, пульсировал вокруг, задавая движению странный ритм. Клинок этот ритм перешибал, заставляя искать… Искать все, что было связано с Михаилом. Его образ был четок, словно Алька видела перед собой лицо, но сейчас оно было искажено гримасой боли. Вокруг головы мужчины змеилась светлая золотисто-розовая полоса, стягивая, подобно веревочке, что-то жизненно важное. Другая, но уже зеленоватая веревочка сжимала сердце. Это было неприятно. Это было опасно. Для Михаила, потому что его жизненные силы таяли, а странные веревочки не пропускали ничего извне.
— Мишка… — шевельнулись побелевшие от напряжения губы… — Я здесь. Я иду.
Клинок внезапно вылетел из-под рук, описал полукруг над головой, целясь в сплетение цветного узора на Михаиле, но на полдороге замер, осторожно ткнувшись в еще одну едва заметную веревочку. Бледная петля, словно призрак какого-то неведомого кукловода. Дерни за нее, и Мишка сделает все, чего ему прикажут. Разрежь ее, и он умрет. Или сойдет с ума. Клинок качнулся, неуверенно, вслепую выискивая место, но удара не нанес, плавно опустившись на колени.
Алька открыла глаза. Все, что она только что видела, не объясняло ей ровным счетом ничего. Просто ее рассудок внезапно отключился, позволяя интуиции самой выбирать дорогу. Объяснить свои дальнейшие действия Алька все равно бы не смогла.
Она встала, натянула кожаную куртку, сиротливо болтающуюся на вешалке, и спустилась на улицу. Поймать машину было несложно, а водитель вопросов не задавал — чего взять с обкуренной, главное, что деньги она дала заранее. В названном месте Алька вышла из машины, легко взбежала на шестой этаж, нажала кнопку звонка. Она не сомневалась, что ей сюда, и что память могла подвести ее.

***

Все было совсем не так, как ей обещали. Светлана глядела в окно, пытаясь успокоиться. А чего, собственно, она добивалась? Чтобы муж вернулся домой? Ей это удалось.
Михаил не стал открывать дверь своим ключом, позвонил. Светлана не поверила, увидев мужа на пороге. Так мог придти кто угодно: соседка, электрик, случайный человек… Она уже не верила никому, потому что обещали ей много и быстро, деньги таяли как дым, а результат оставался нулевым. Даже Галина, и та, кажется, начала волноваться.
— Привет, — Михаил глядел холодно, совсем не так, как хотелось бы. Не было ни раскаяния, ни любви. Так смотрят на посторонних людей. — Извини, я на минутку. Мне надо забрать вещи.
Светлана растерянно пропустила его в квартиру, чувствуя, как комок слез подкатывается к горлу, перехватывая дыхание. Михаил протянул руку, чтобы включить свет в прихожей, но выключатель не сработал.
— Черт, что у тебя за бардак, — вздохнул он, скидывая ботинки. Носить грязь по комнатам не хотелось.
— Здравствуй, — выдавила из себя Светлана, пытаясь заставить себя говорить ровным, спокойным голосом. — Это хорошо, что ты зашел. Чай будешь?
— Нет, спасибо. Я действительно на минуту.
— Жаль, — Светлана конвульсивно сжала в пальцах игрушечную маленькую машинку, к которой ровно пять минут назад пыталась приделать отвалившееся колесико. Ничего не поделаешь, Андрейка хотел играть только с этой дурацкой игрушкой, место которой уже давно было на помойке, совершенно не признавая никаких других. Колесико хрустнуло, отваливаясь, чуть брякнуло, ударяясь о линолеум, и откатилось куда-то к входной двери. Михаил присел, пошарил пальцами, стараясь нащупать потерю.
— Держи, — колесико наконец-то нашлось. Оно лежало под ковриком рядом с ногами Михаила. Если бы в прихожей был свет, его найти не составляло бы труда. — Может, дашь мне лампочку, я вверну?
— Я уже пробовала, не в ней дело, — пожала плечами Светлана. Пушистые светлые волосы светились на фоне раскрытой двери в свете торшера. Что-то было в ней хрупкое и беззащитное. — Я электрика вызвала, обещал придти….
Михаил встретился с ней пальцами, протягивая колесико, и ему вдруг стало противно. Противно от самого себя, от своей нерешительности, от гадкого ощущения, что он все делает как-то неправильно.
— Спасибо, — Светланины пальцы осторожно коснулись мужской ладони, вынимая пропажу.
— Давай я это заклею, — вдруг сказал Михаил. Светлана не могла объяснить, что изменилось, но что-то произошло с ним, это точно. Взгляд потеплел? Или интонации голоса стали другими? Она уже ничего не ждала и не делала, просто безучастно готовилась смотреть, как муж соберет вещи и уйдет. Навсегда.
Михаил прошел на кухню, порылся в коробке, где хранил всякую всячину для мелкого ремонта.
— Ты взяла не тот клей, — наставительно сказал он, извлекая из коробки желтый тюбик. — Надо для пластмассы, а ты взяла для дерева.
— Откуда я знала…
— Сейчас мы все починим, — Михаил склонился над столом, его движения стали медленны и неуверенны.
— Что с тобой? — спросила Светлана, косясь на дверь. Плотно закрытая, она создавала иллюзию, что все вернулось на свои места.
— Голова кружится, бывает… А где Андрей?
— Только что заснул.
— Хорошо.
Михаил выпрямился, глядя какими-то вдруг осоловевшими глазами на стол.
— Ты чай будешь? — Светлана лихорадочно пыталась вспомнить те инструкции, что давали ей многочисленные экстрасенсы, но в голову ничего не приходило, кроме страха, что любое резкое движение что-то сломает в шаткой паузе, повисшей на кухне.
— Да.
Наверное, он сделал пару глотков, а может, и нет. Светлана глядела во все глаза на мужа, а он — в стену. Когда Светлана, набравшись смелости, осторожно обняла его за плечи, он не отпрянул, лишь удивленно посмотрел на нее, словно силясь что-то вспомнить.
— Я спать хочу, — сказал он.
Это было больше чем чудо. Светлане хотелось закружиться по квартире, радостно кричать: «Получилось! Получилось!» В том, что сработало заклятие приворота, она уже не сомневалась. Единственное, чего боялась Светлана, так это спугнуть Михаила. Нужно время, чтобы любое из заклятий укоренилось, став частью неизбежного.
Она согласно кивнула, пошла стелить постель. Михаил совсем не возражал, когда Светлана, скинув халат, легла рядом с ним. Хотя, если честно, даже в самом уставшем состоянии Михаил был гораздо лучше, чем сейчас.
Михаил заснул, а Светлана тихонько лежала рядом, приходя в себя от долгожданной радости. Ее эйфорию не нарушил даже телефонный звонок. Она ненавидела любовницу своего мужа, и напряженный голос последней доставил ей несказанно удовлетворение. Светлане казалось, что она мстит ей за все ночи без сна, за все слезы, выплаканные в подушку, за едва не разбитую жизнь. Но почему-то торжество было не полным… «Но ничего, — вдруг подумала Светлана, которой вдруг показалось, что Михаил вернулся совсем не усилиями колдунов, а исключительно благодаря ее способностям и чарам. — Если эта стерва позвонит еще раз, я ей такое устрою… Не видать ей Мишку, как своих ушей». Эта мысль уже показалась приятной, Светлана даже попыталась продумать, что она сотворит с соперницей, но тут во сне тихонько застонал Михаил, перебивая сладкие фантазии.
Наутро Михаил долго валялся в постели, вяло реагируя на все происходящее: едва посмотрел на радостно галдящего сына, на жену, а затем лег на живот, натягивая одеяло на голову. Светлане показалось, что он плачет, но это было не так.
Женщина отменила все свои встречи, отключила телефон. Андрейку забрала соседка, которой Светлана иногда оставляла мальчика, и которая привыкла за небольшую плату присматривать за ребенком.
К вечеру Михаил отвечал на вопросы односложно, не желая покидать кресло у окна. Ничего не интересовало его, не вызывало никаких эмоций. Он сидел, подобно статуе, и его руки были холодны как лед. Не сказать, что это радовало. Ей, конечно, говорили, что некоторое время по возвращении реакции ее мужа могут быть замедленными, но то, что было перед ее глазами, скорее напоминало паралич.
— Ничего страшного, — попытался успокоить ее по телефону Крылевский. — Любые астрально-энергетические манипуляции не могут пройти бесследно. У твоего мужа, Светлана, удивительно крепкая психика и невосприимчивость к разного рода воздействиям. Но ты не беспокойся, еще неделя, и все будет в норме. Главное сейчас для вас обоих — это спокойствие. Создай своему мужу максимально комфортные условия, не докучай ему, и тогда он быстрее придет в себя. Да, и конечно, целиком и полностью исключи, хотя бы на ближайшее время, все контакты мужа с внешней средой и, особенно, с той особой, из-за которой разгорелся весь сыр-бор.
Светлана решила последовать мудрому совету, полагая, что специалисты лучше знают, как должно быть, но все-таки беспокойство острой иголочкой нет-нет да покалывало: а что будет, если ничего не изменится. Думать об этом было страшно, поэтому Светлана всячески старалась не мешать Михаилу, создавая «комфортные условия» для восстановления его душевных сил.
Еще через два дня ей показалось, что улучшений не намечается, да и она хотела вовсе не того, что получилось. Пришлось вновь позвонить Крылевскому, но тот внезапно обругал ее.
— Милочка, — довольно сварливо сказал он, и в его голосе послышалась угроза, — ты хотела вернуть мужа. Он сидит перед тобой. Чего еще тебе надо? Свою часть договора я выполнил. А уж то, как все будет дальше, это твои проблемы. Только ты в состоянии сделать что-то с мужем дальше. Или ты считаешь, что я что-то неверно сделал?
Мишка по-прежнему не желал вставать со своего кресла, безучастно глядя перед собой. Он перестал реагировать на все раздражители, чтобы добиться односложного ответа приходилось прикладывать массу усилий. Он напоминал мумию фараона, невесть каким образом покинувшую саркофаг и теперь нашедшую приют в маленькой квартирке на окраине Москвы. Светлану пугала и нехорошая бледность его лица, и ввалившиеся глаза, обведенные черными кругами. Мелькала шальная мысль вызвать скорую помощь, но сказали ей, с другой стороны, и Крылевский, и еще одна женщина-экстрасенс, что все обойдется, главное не паниковать и не впутывать в дела магические посторонних людей. Все, что оставалось женщине, это ждать и надеяться, что все наладится, и муж придет в себя без посторонней помощи.

***

Это даже было к лучшему, что Алькины эмоции притупились, уступая место внезапно обострившейся интуиции. Вдавливая кнопку звонка, она видела лишь расплывчатые контуры предметов и Михаила. Последний, если не вдаваться в изложение подробностей, умирал. Все живое, что дышит воздухом, умирает без кислорода. Но все живое умирает и без нормального круговорота энергии, текущей по телу. Если сломать каналы, нарушить ток энергии, человек заболеет. Чем серьезнее повреждение, тем меньше шансов, что он выкарабкается. У Михаила шансов было крайне мало. А у Альки был лишь один единственный шанс оторвать все липкие веревочки, вонзившиеся в тело Михаила — увести его с пристреленного места, убежать, путая следы, надеясь, что хватит сил уйти так далеко, и что Михаил выдержит… Алька чувствовала себя клинком, чье лезвие бритвенно-остро. Как масло рассекала она мир вокруг себя, но боялась коснуться Михаила. Она могла помочь ему уйти, могла отсечь то, что казалось искусственным, чужеродным. Но для этого ей надо было увидеть его и прикоснуться к телу, вступая в непосредственный контакт.
Человека, Алька даже не осознавала кто он, открывшего дверь, девушка просто отшвырнула в сторону. Человек стоял на дороге, он должен был отойти. Запоздалая волна чужой ненависти, смешанная со страхом, ударили в спину, но, даже не оборачиваясь, она ушла от удара. Ей надо было успеть, а ответить на вызов можно будет и погодя.
Михаил никак не отреагировал на шум в прихожей, открыв глаза, лишь когда Алькины руки легли ему на лоб. Пальцы, словно намагниченные, сами нашли точки, легкими, массирующими движениями погнали энергию, вливая ее в мужчину.
— Мишка, вставай, — горло пересохло, и голос больше напоминал карканье вороны. — Хрен ли ты тут расселся?
Пальцы немилосердно кололо ледяными иголками, боль распространялась по всей ладони до кисти, поднималась по руками вверх. Кончики пальцев почернели, однако взгляд Михаила словно чуть-чуть прояснился, становясь осознанным.
— Аля?
— Я, я, вставай же, Миша, ну, давай… — Думать о том, что сил может не хватить было нельзя, но Михаил был ужасно тяжелый, просто неподъемный, веревочки оказывались канатами, клинок врезался в них, разрывая словно гнилую ткань, но никак не мог найти главного, центрального, на котором крепилось все…
— Аля. Моя голова… Что со мной? — Михаил встал в с кресла, пошатываясь, пошел к двери. Алька двигалась как тень на шаг позади него.
— Не смей! — внезапно взвизгнуло над ухом, и какая-то женщина попыталась полоснуть когтями по лицу. Это она пыталась не пустить в дом… стояла на пути. Клинок просто повернулся острием к нападавшей. Бритвенно-острым острием.
Светлана налетела на ладонь с размаху, ударившись о нее грудью как о каменную преграду. Боль хлестанула наотмашь, вышибая разом из головы все мысли. Страшная гостья просто резко крутанула рукой, и Светлана почувствовала, как вылетает из-под ног пол, а тело вдруг становится невесомым, чтобы лишь спустя секунду содрогнуться в спазме удара.
Светлана сжалась беспомощным комочком в углу, всхлипывая, когда взгляд незнакомки уперся в нее. Это было слишком страшно, чтобы сопротивляться.
— Пойдем, Мишка, пойдем… — Алька запретила себя ненавидеть женщину, лежащую у ее ног. Вина каждого измеряется лишь мерой глупости. Лишь бы эта женщина, глупая жена, не мешала. Рядом, пошатываясь, стоял Михаил, и ему было очень плохо. Это было важнее всего на свете.
Алька подставила свою руку, Михаил оперся на нее. Сзади защелкнулась дверь. Первый шаг был сделан.
На улице Михаилу стало легче, но ненадолго. В какой-то подворотне, Алька вела его вслепую, не зная дороги, просто прочь, повинуясь неясному чувству «горячо-холодно», Михаила скрутил приступ. Он бессильно повалился на асфальт, его выворачивало наизнанку, а Алька в отчаянии смотрела на него, понимая, что ничем не может помочь, кроме как заставлять двигаться дальше. Михаил отчаянно хватал ртом воздух, в свете ущербных фонарей его лицо стало землисто-серым. Алька попыталась закрыть глаза, сконцентрироваться, коснуться, чтобы вновь пытаясь поделиться частичкой силы, но это не удалось. Однако мужчина все же нашел в себе силы подняться на ноги.
Словно двое пьяных они проволоклись через микрорайон, пугая случайных прохожих, и выбрели почти к самой кольцевой автодороге. Алька внезапно почувствовала пробирающий до костей холод. Состояние транса уходило бесследно, а короткая кожаная куртка, надетая поверх обычной футболки, совершенно не спасала от капризов погоды: всю дорогу они тащились под мелким моросящим дождем, переходящим к состоянию снежной крупы. У Михаила тоже зуб на зуб не попадал.
— Мне плохо, Алька… — Михаил вновь грузно осел в жухлую траву. — Все темно…
Девушка в отчаянии закусила губу. Ну где были те способности, что еще недавно вели ее? Почему они бесследно исчезли тогда, когда снова оказались жизненно нужными?
— Мишка, вставай, ну, пожалуйста, ну я тебя очень прошу… — Слезы сами по себе потекли из глаз, оставляя противные дорожки на щеках. Вытащить Мишку и не дотащить… Отчаяние было сильнее страха, и запертые ворота поддались: ушедшая было сила вновь дала о себе знать. Ее было чуть-чуть, лишь столько, чтобы заставить Михаила продолжать идти. — Сейчас мы выйдем, все будет хорошо…
Мишка внезапно напрягся, вырываясь из Алькиных рук. Девушке показалось, что он словно нащупал что-то в себе, то, что мешало, и теперь отрывает это от себя — с кровью, с яростью. Темнота мешала рассмотреть лицо, хотя девушку хотелось в этот момент одного — видеть все, что творится с ее другом. Астральные картинки были неясны: мельтешение теней, назойливый шепот незримых зрителей не давали сосредоточиться. А потом по глазам ударила яркая вспышка, словно внезапный свет фар из-за поворота. Стало слышно, как шуршит по опавшим листьям дождик, шумят машины.
— Все… — голос Михаила звучал тихо-тихо.
— Что все? — испугалась Алька.
— Все, домой пошли. — Слова явно дались Михаилу с трудом. Его колотила мелкая дрожь. — Черт, где мы вообще находимся?
— Не знаю, где-то у ТЭЦ, наверное…
— Тогда забирай вправо. Там будет шоссе…
Домой они добрались под утро — мокрые, замерзшие, и почти сразу же заснули как убитые.

***

Наверное, было уже сильно за полдень, когда Алька сумела открыть глаза. Тело нестерпимо ломило, мышцы болели так, словно всю ночь она разгружала вагоны с кирпичами. Михаил сидел на кровати рядом, укутавшись в шерстяной плед, и жевал колбасу. Кусок был размером с полбатона.
— Голод зверский, — пояснил он, видя недоумение в Алькиных глазах. — Тебе дать куснуть?
Алька отрицательно помотала головой. Все вчерашнее казалось жутким сном, даже не верилось, что это было на самом деле: но грязная одежда валялась рядом с кроватью, чуть дальше лежала обнаженная катана.
— Страшно было? — вдруг спросил Михаил.
— Странно, это точно, — отозвалась Алька, понимая, что им еще много чего предстоит объяснять друг другу. Но не сейчас, а чуть позже. Она приподняла на локте и уткнулась носом в родное плечо. Мишкина ладонь легла на затылок, и сразу стало гораздо легче. Только все это не мешало видеть, как плывут привычные очертания мира, и что надо заново учиться жить в нем.

Тайгана, 2001