Играя в звездные войны...

Дети Лоэрны

«И это все, что нам осталось... Корабль, летящий в никуда... — Яника пыталась сдержать предательский комок в горле, готовый прорваться громким рыданием в любой момент. — В никуда... В никуда...»
Первая горячка бегства проходила, и люди боялись смотреть друг другу в глаза. Разве есть те слова, которые смогут что-то изменить? И кошмарные сны будут терзать по ночам, зовя миллионами голосов. Ты будешь слышать смех детей и шепот любимых, ночь за ночью будешь заглядывать им в глаза, вспоминать каждое произнесенное или несказанное слово, терзаться виной, что ты — жив, а они... Так случилось... И ужас раненого зверя будет рвать твою душу на куски, когда, вновь и вновь, перед глазами будет медленно набухать багрово-черный нарыв, убивающий землю. И короткий, сдавленный вопль ужаса тех, кто остался там, на земле, и их агония — все это уже живет в тебе. И ты — последний...
«Кто-то должен быть сильнее...» Яника, пытаясь остановить накатывающую волну страха от бессилия, мысленно потянулась к Тервину. Он сидел, откинув голову на высокую спинку кресла, бледный и спокойный. Пожалуй, сейчас сил удерживать истерику, которая нависла на оставшимися в живых, не смог бы никто. Исцеляйтесь сами...
— Мы ничего не смогли бы сделать, Яна...
— Да.
— Расскажи лучше, как дети, — Тервин явно пытался сам оторваться от своих мыслей. — Как они?
Яника встала, слегка потирая затекшие ноги, прошлась по тесной кабине «бывшей связи с бывшей землей». Отвечать ей не хотелось. Она по-прежнему боялась вопроса, который Тервин ей так и не задал. Три долгих, мучительных дня...
— Уже все нормально. Они более-менее успокоились.
— Ты молодец.
— Вряд ли... Я все равно не смогу заменить им родителей... — Яника замолчала, чувствуя, как отчаяние вновь поднимается в ней. Кровь бешено пульсировала в висках, а в ушах звенел простой вопрос маленькой Лори — «А как моя мама сможет нас найти?» Никак... Она не будет искать...
— Успокойся, — Тервин сжал плечи Яники, заставляя повернуться и посмотреть ему в глаза.
— Тёрн, сейчас все висит на тебе, и я — туда же... Я выдержу...
— Конечно, — говорил он, а сам не отпускал, и смотрел не отводя глаз. — Лучше выговорись, выплачь все... Если бы не вы, когда мы только вырвались оттуда, я бы сошел с ума. Вы помогли мне. А ты себя просто загоняешь. Ты два дня не отходила от своих детей, мечась между ними. Учитель говорит, что у тебя удивительная стойкость... Вопросы детей бьют наповал... Прошу тебя, расскажи мне все, тебе будет легче...
— Не надо, Тёрн... — Янике кажется, что она это кричит во весь голос, а нас самом деле лишь слабо шепчет. — Сейчас я соберусь...
Но ладони Тервина двумя змеями обвивают голову, скользят, чуть замирая на висках, ерошат волосы, заставляют расслабиться и провалиться в забытье... Только оно слишком страшно, и все, что копилось в душе, выходит наружу.

Яника несколько раз просыпалась, но Тервин никуда не девался. Он по-прежнему обнимал ее за плечи, гладя по голове и чуть укачивая, как ребенка. Временами он поправлял тяжелые пряди золотистых волос, выбивающиеся из косы, и внимательно, пока Яника не видела этого, вглядывался, в казалось бы, знакомое до мельчайших деталей лицо. Бледность девушки была почти естественной от усталости и неверного света. Темные круги под глазами, как у всех. Синеватая жилка, пульсирующая под тонкой кожей... Все, как и раньше. Тервину очень хотелось заглянуть ей в глаза, убедится, что они по-прежнему серые, и в них нет отблеска того дьявольского огня, который сжигал всех служителей Векарайи.
Когда Яника, вжимаясь в плечо, показывала ему все, что происходило с ней в последние дни, Тервина прошиб ледяной пот. Даже мало-мальски сообразительный ученик заштатного колдуна никогда бы не спутал янтарное пламя вэков с чем-либо еще... Да и Яника сама говорила, что ей помешали дотянуться до Кевина, потому что ее приняли за...
Но девушка спала, и Тервин не хотел тормошить ее. Тревога, поначалу вспыхнувшая в нем, затихла. Он еще успеет спросить о произошедшем, и отвертеться ей не удастся.
«Пусть она просто спит, и видит нормальные сны. Счастливые, нереальные...» Тервин постарался убрать все, что могло бы мешать, аккуратно заслоняя от Яники события последних дней. И сладкая волна сна, в котором не было места боли и горечи потерь, медленно погребала его под собой. Скоро глаза стали слипаться, и мысли потекли плавней. В какой-то момент Тервин задремал и сам...
Серо-синие волны катятся к берегу, подгоняемые сильным предгрозовым ветром. Временами валы налетают друг на друга, яростно взрыкивая, и вспениваясь белыми драными барашками. Но какое это имеет значение для птицы, несущейся во весь размах светлых крыльев к дальнему берегу с пологими холмами, чьи очертания пока еще различимы в наступающих сумерках? Со всех сторон сползаются тучи, захватывая птицу в кольцо. Но ветер попутный, и суша приближается со стремительной скоростью. В какой-то момент из-под облаков, протискиваясь в тончайшую щель, проглядывает лучик солнца. Он задумчиво играет бликами на воде, отражается мириадами крошечных радуг в висящей водяной пыли у каменных глыб берега. Скоро начнется гроза... Птица долетит до холмов, или спрячется в каком-нибудь каменном гроте... Или... Птица резко разворачивается, почти задевая крылом высокую волну, и летит назад, в открытое море. Странная светлая птица.
Тервин проснулся рывком. Рядом тихонько сидела Яника, пытаясь кое-как заколоть спутавшиеся волосы и зевая.
— Ты в порядке? — спросила она. — Извини, я все-таки не удержалась...
— Да ладно, — Тервин притянул девушку к себе. — Хорошо то, что хорошо кончается. А теперь ты мне ничего не хочешь рассказать?
Повисло молчание, нарушать которое Яника явно не торопилась. Но Тервин уже знал, чего хотел услышать.
— Когда-то, лет семь назад, я дал тебе слово, что никогда и никому — ни при каких обстоятельствах — не скажу, что случилось в лесу... У Черного озера. — Тихо, но уверенно начал Тервин. — Тогда ты выжгла все вокруг пламенем Вэкарайи, пытаясь защититься от взбесившегося волка. Я почувствовал его слишком поздно, понимая, что не успеваю ничего сделать: ни швырнуть заклятие, ни взять дубину. Но ты — успела. И как! Ты ведь тогда знала, что использовала запретные силы?
— Я все помню, Тёрн. — Девушка подобралась, глядя прямо в глаза Тервину. — Да, я действительно использовала силу Вэкарайи. Как и с твоим сыном, как много раз до этого. Но не хотела, чтобы про это знали...
— Почему?
— Потому что не хочу быть злым пугалом, не хочу чтобы в меня швырялись камнями или препарировали. Я — не вэк. Но и не подопытный кролик. Понятно?!
— Я ни в чем тебя не обвиняю, но хочу знать природу этой силы в тебе. Я должен знать, на что мне рассчитывать. И на кого. Семь лет я молчал, честно говоря, забыв про это. Но ты сама напомнила мне о своих... выдающихся способностях. Может все-таки объяснишь?
Тервин не ожидал, что Яника будет искать защиты у него от него же. Поэтому когда девушка уткнулась ему в грудь, он слегка опешил - она позволяла ему заглянуть в свою память, но следов силы нигде не было. Таких людей было много: вроде чувствуют, иногда — видят, иногда — что-то творят, но в целом способности средние. И, словно понимая, что видит сейчас Тервин, она чуть подалась назад, прижимая руки к груди, и закрывая глаза.
— Смотри теперь. Мне всегда было проще использовать то, что дано было от рождения. Что делать, если оно оказалось запретным...
И дрогнуло что-то в Янике, раскрываясь неожиданной силой — дремлющей до поры... Мгновение, и опять ничего нет. Простой человек. Обычный.
— Прости, Тервин, большего я все равно не смогу сделать, — чуть извиняясь произнесла Яника. — Если я попробую тебе что-нибудь показать, знаешь, сколько народу сюда набежит?
Тервин ошарашено молчал. Вот так, живешь много лет рядом человеком, вроде бы все про него знаешь...
— Да, мои умения и сила сходны с вэками, но только по-разному мы к ним подходим. У вэков все, что они не делают, полыхает в безжалостном огне, сжигающем безоглядно. Их ведет желание истребления отступников. Мы все для них были отступниками, нарушившими устои, ведущими мир к гибели... Может оно, конечно, так и было... Внутри меня — тоже пламя. Но, помнишь, как было сказано в древнем трактате: «.. и уставшие могли отогреться душой у Ее очага, слепые — прозреть от мягкого света, струящегося с Ее раскрытых ладоней. Злоба и ненависть отступали пред Нею, бессильные причинить хоть малейший вред. Пришедшая издалека, Она более всего не хотела раздора, ища мира, и многие вняли Ее словам...» То, что творят безумные жрецы, это — не Вэкарайя... Это то, как люди истолковали ее слова и жизнь... Плохо истолковали, захотели быть единственно правильными. Ты всегда мне говорил, что прежде чем принять решение, надо посмотреть на него со многих сторон. А они стали смотреть с удобной... Свет очага стал заревом пожаров.
– Яна, поэтому учитель не любил тебя?
- Если будет время, я тебе расскажу… - Яника нахмурилась. – Он тебе никогда не говорил, где я провела три года до того, как попала в наш городок? Или откуда он привез меня еще раньше? Не говорил… и правильно делал. Сейчас это уже не важно, все равно уже ничего не изменить.
Тонкая и прямая, Яника сидела перед Тервином, боясь, что Тервин ей не поверит. А с чего ему верить? Зло может принимать любые обличья, и каждый может ошибиться. Права же на промашку сейчас быть не может. Маленький ковчег, летящий в никуда. Последний кусочек мира, которого уже нет. Жизнь всех оставшихся и она. Вот учитель Сэрдар никогда и не верил ей. Старался контролировать каждый шаг, хотя и понимал, что — впустую. Три года ее просвечивали, тестировали, исследовали – чтобы признать ее абсолютно не имеющей магического дара. От такого вердикта и всего того, что довелось увидеть, учитель сомневался еще больше...
— Ладно, Яника, — разорвал становящуюся угрожающей тишину Тервин. — Верю я тебе, верю. Хотя и не понимаю, откуда же ты все-таки такая взялась. Если бы ты хотела, уже бы столько дел наворотила... Хотя есть один тонкий момент — а не вырвется это из под твоего контроля? Вдруг ты игрушка в чьих-то искусных руках?
— Вряд ли. Эта сила была у моей матери, у бабушки. Только мать дико боялась этого. Мне кажется, что она толком ничего даже и не понимала. А меня она любила, и не хотела для меня бабушкиной участи... — видя странное удивление в глазах Тервина, добавила: — Она погибла при нападении вэков на поселок. Мама видела это во сне, и испугалась, что вэки найдут и ее. Это осталось у нее на всю жизнь.
— Еще одна война? — переспросил Тервин.
— Наверное, — Яника нервно поправила волосы. — Только я почти ничего не знаю. Мать мне ведь так ничего и не объяснила. А то, что я — чудовище, я поняла чуть позже, когда осталась одна...
Тервин хотел спросить что-то еще, но девушка уже мягко накрыла его руки своими, осторожно касаясь, словно боясь спугнуть неверным движением то, что возникло в этот момент между ними. «Закрыть бы ее ото всего, закрыть... И чтобы быть не среди этой груды железа, а на солнечной опушке леса, и легкий ветерок играл ее волосами.»
— Яника, — он запнулся, словно подбирая слова. — Когда-нибудь ты расскажешь мне про себя? Про другую, которую никогда не знал?
— Обязательно, — откликнулась девушка. — Хотя ты и так знаешь гораздо больше, чем думаешь...
Негромко, но настырно запищали маленькие маячки связи, вызывая Тервина и Янику в рубку управления.
— Ладно, надо идти... — сказал Тервин. — Наверное, сейчас будем думать о том, что делать дальше. Пошли, что ли?

Память Богини